Мне уже не больно (СИ)

— У меня сейчас такое чувство, будто я родился для того, чтобы поесть этот шашлык, — на полном серьезе заявляет Никита, облизываясь как кот, пока я снимаю горячее мясо в глубокую тарелку. Закончив с этим, расстилаю на скамье большой пушистый плед, подхожу к Никите и поднимаю его на руки. А он довольно тяжелый: одна мышечная масса бывшего спортсмена чего стоит. — Эй, подожди, ты чего?

Переношу его к скамье и осторожно опускаю, тут же закутывая в свободный конец пледа как в шерстяной кокон. Никита смотрит на меня с обиженным выражением, а я только смеюсь, устраиваясь рядом и накидывая второй плед себе на ноги.

— Больше не носи меня на руках, — бормочет он невнятно, пока я накладываю ему на тарелку мясо и овощной салат.

— Это еще почему?

— Я тяжелый. И вообще, сам факт здорово смущает.

— Так, — ставлю ближе бокалы и разливаю по ним вино. Постепенно смеркается, и срабатывает автоматическая система освещения. Загораются фонарики вдоль дорожек и на площадке возле мангала, хотя последние солнечные лучи еще касаются верхушек деревьев. — Первым правилом было не считать мои деньги. Вторым будет безропотно позволять носить себя на руках.

— Да что вы говорите, ваше высочество! — он ерзает, пытаясь пихнуть меня в бок, но плед смазывает силу тычка.

Весело фыркаю и пробую шашлык. То ли на свежем воздухе я нагулял аппетит, то ли мясо хорошо промариновалось и прожарилось. Судя по тому, как Никита набрасывается на шашлык, уплетая его за обе щеки, все сразу.

Мы едим, болтаем о всякой ерунде, о баскетболе, ландшафтном дизайне и Звездных войнах. Целуемся. Пьем белое полусладкое вино, точно такое же, как тогда, в ресторане. Курим и снова лениво целуемся.

— Никит, — спрашиваю, пристраивая его голову у себя на плече. Марта принесла нам мятный чай, который приятно согревает вкупе с теплом пледов. — Почему ты так легко все воспринял? Я-то, как ты мог догадаться, давно понял, что другой.

— А я и не воспринял легко, — спокойно отвечает он, откусывая от печенья. — Я все еще как в тумане, с трудом верю, что происходящее реально. Но у меня есть друг… — он запинается на секунду, — который встречается с парнем. Я долго размышлял об этом, и, в конце концов, понял, что не вижу в подобной связи ничего необычного. А когда я встретился с тобой… Не знаю, это и вовсе стало казаться простым и само собой разумеющимся.

Он приподнимает голову, чтобы серьезно заглянуть мне в глаза.

— Я не рассчитывал, что все произойдет так быстро. Наверное, мне надо будет еще подумать… о ситуации в целом. Я ведь солгал Ульяне и не говорил ей о тебе, а мы с ней шли к тому, чтобы начать отношения, понимаешь?

— Понимаю, — легонько целую его, собираю крошки печенья с ямки на его подбородке. С тоской думаю о том, что после выходных у меня не будет возможности так часто напоминать себе упругую мягкость его податливых губ. — Но сейчас можно отложить эти мысли. Можно просто наслаждаться моментом, верно?

— Верно.

На этот раз он целует меня сам.

*

Переношу его сумку в свою спальню и кладу в кресло у окна. Сейчас, на волне набравшего обороты максимализма влюбленности, я решаю, что умру, если мы будем спать в разных кроватях. Никита без труда закатывает коляску через широкий проем, с любопытством оглядывает просторную светлую спальню, замечает дверь, ведущую в ванную комнату, и еще одну небольшую — в гардеробную.

— Давай я скажу это сейчас, чтобы не пришлось краснеть потом, — рассудительно заявляет Никита, складывая руки на груди. — В этот раз я точно не готов пойти дальше поцелуев.

— Само собой, — я раскрываю его сумку, медикаменты переставляю на тумбочку, чтобы были в случае чего у меня под рукой. Одежду перекладываю в верхний ящик дубового комода. Оглядываюсь, замечая напряжение, вновь отметившееся в никитином взгляде. — Слушай, а ведь у тебя…

— Да, с чувствительностью у меня все в порядке, — хоть он и старается говорить невозмутимо, щеки тут же краснеют. Я весело усмехаюсь. — И не надо так смотреть! Ты ведь об этом хотел спросить?

— Об этом. Но я честно не буду ничего предпринимать.

— А прислуга ничего не подумает о том, что мы ляжем в одну кровать? — обеспокоенно уточняет он. Беспечно отмахиваюсь:

— Они привыкли.

Не сразу понимаю, что только что сморозил. Но Никита тут же подозрительно сощуривается, повторяя вкрадчиво:

— Привыкли, говоришь?

— Я имел в виду, они привыкли к тому, что я горазд на выходки и разные нестандартные решения, — спокойно выдерживаю его взгляд и лукаво улыбаюсь. — А не то, о чем ты подумал, — выдерживаю недолгую паузу и добавляю уже серьезнее: — Я ни с кем не спал просто так раньше. И после секса не любил, когда кто-то оставался в моей кровати.

— О, — Никита тянется почесать кончик носа. Обдумывает сказанное.

Я разбираю кровать, потом отхожу, чтобы притащить еще подушек и второе одеяло.

— Я душем воспользуюсь? — спрашивает Никита робко. Тут же бросаю подушки и с готовностью дергаюсь навстречу.

— Я помогу.

— В мытье инвалидов, — говорит Никита, скучливо хмыкая, — нет ничего романтичного.

— А мне романтика не нужна, — отрезаю безапелляционно. — Мне нужен ты.

*