Мне уже не больно (СИ)

Из меня при каждом его ударе вырывается нечленораздельное бульканье. Слюна течет по губам, пузырясь в их кривящихся уголках, змеится дальше по подбородку, потому что рот закрыть не получается.

Больно так, что я не чувствую собственного тела, только нестерпимые очаги жара в тех местах, где его ботинок бьет по мне.

Слышу чей-то встревоженный оклик со школьного крыльца.

Понимаю лишь спустя мгновение, что Громов перестал меня пинать и бросился прочь, и что больше мне не достанется. Но уже не могу сдержать естественной реакции организма: меня мучительно вырывает.

— Никит, Никита… — меня похлопывают холодной ладонью по щекам. Я поднимаю взгляд и вижу лицо Антона, бледное как полотно. — Бля. Громов — труп…

Что происходит дальше, и сколько проходит времени, я понимаю лишь смутно.

Вокруг толкутся люди в белых медицинских халатах, меня погружают на каталку, салфетками вытирают мой рот и подбородок от крови, рвоты и слюны. Дышать так трудно, будто меня придавило сверху чем-то тяжелым.

Когда меня закатывают в машину скорой помощи, от резкости этого передвижения снова слегка подташнивает. Хочу сказать, чтобы достали из нагрудного кармана пиджака мой телефон и набрали брату, но губы предательски не слушаются. Что-то слабо хриплю и бросаю попытки заговорить.

— Молодой человек, а вы куда собрались?

— Я с ним.

Голос до боли знакомый. Хотя в последнее время я представлял его мысленно так часто, что не удивлюсь, если это просто реалистичная галлюцинация.

— Вы родственник?

— Нет, но…

— Тогда вы можете ехать в больницу своим ходом.

Я слышу шуршание и приглушенный наигранно протестующий шепот. Понятно, Алик отстегнул медбрату взятку. Дверцы машины захлопываются, она трогается под резкий рев сирены. Я вижу, как в полутьме по салону ползут красные и синие огни, и мои глаза закрываются сами собой.

— Ты сдурел? — слышу встревоженный голос Антона. Видимо, он проскочил внутрь машины вместе с Аликом. — А если тебя увидят рядом с Никитой?

— Поэтому мы и едем на машине скорой помощи, — отвечает Алик холодно. — Чтобы не светить перед больницей моей тачкой.

— Ты ведь знаешь, что если люди Романова пронюхают, что ты подорвался к Никите при первой же…

— Черт, а что я должен был сделать? — взрывается Алик. Я не могу даже открыть глаз, чтобы на него взглянуть, но не завидую Антону, которому наверняка приходится выдерживать его полный ярости взгляд. — Смотреть, как его увозят всего в крови?.. Ты должен был глаз с него не спускать, Васильев! Ты хоть понимаешь, что я только тебе могу доверить его безопасность сейчас?

Антон тут же вскидывается:

— Да что ты на меня орешь? Или считаешь, будто мне было приятно смотреть, как Громов избивает Ника? Я хотел дать ему покурить в одиночестве. Кто же знал, что Димочке захочется в этот момент поколотить инвалида?

Оба молчат какое-то время, а потом Антон добавляет со смешком:

— Думаешь, Никита молча подставлялся под удары? Я пока бежал вниз по лестнице, видел через окно, как он опрокинул Громова лицом вниз. Надеюсь, у говнюка треснул передний зуб.

Слышу тихий шелест и понимаю, что кто-то сел совсем рядом. Моей щеки касается теплая ладонь, легонько оглаживает. Чувствую, как Алик, а это именно он, наклоняется ближе и касается сухими губами моего виска. Даже не целует — так обычно прикладываются к святыне. И едва различимо шепчет на ухо: «Потерпи, хороший мой. Пожалуйста, потерпи».

Сердце замирает.

Неужели, такое можно подделать, неужели, так можно сыграть?

С этой мыслью я проваливаюсь в глубокий тревожный сон.

Комментарий к 3. То, что невозможно сыграть

* Эпплджек — один из главных персонажей сериала “My little pony”.

** апгрейдиться (от англ. upgrade; слэнг) — обновляться.

========== 3. Все изменится ==========

Просыпаюсь в светлой небольшой палате, всю мебель которой составляют приземистая ширма, койка и стул, на котором пристроился Лешка, накинув на плечи белый медицинский халат. На осунувшемся лице брата застыло выражение усталой угрюмости, которое неясным образом, отметившись в мешках под глазами и углубившихся носогубных складках, его старит. Неудивительно, ведь к своим двадцати четырем он пережил и перетерпел немало горя, в том числе и по моей вине.

Пошевелиться бесшумно не получается.

— Проснулся? — Лешка подскакивает, тут же меняясь в лице, становясь нарочито бодрым и веселым. Подходит ко мне, гладит по волосам с какой-то грубоватой нежностью. Будто хочет по-братски приласкать, но боится, как бы меня не смутил прилив чувств с его стороны. Я подставляю щеку под его ладонь, молча показывая, что не против. — Отделался ты ушибами, синяками и царапиной на лице.

Его пальцы касаются моей скулы, я ощущаю на ней шершавый уголок пластыря. В остальном же чувствую себя полным сил и отдохнувшим, только бок саднит, что невольно напоминает о тяжелом ботинке Громова.

Воспоминания о том, как я ехал в машине скорой помощи, мгновенно обрушиваются на меня, они такие оглушающе четкие, что я ни на секунду не сомневаюсь в том, что Алик мне не примерещился. Я тут же приподнимаюсь на локтях и спрашиваю: