Мне уже не больно (СИ)

Спустя пару секунд все отворачиваются, будто ничего и не было, продолжают заниматься своими делами. Дубль вытирает экран айфона о рукав пиджака и возвращается за парту, тут же утыкаясь в новый уровень игры. Только Каринка проницательно оборачивается в сторону Алика, но разве можно что-то предъявить человеку, который с безмерно усталым видом читает документ, выделяя строки текста желтым маркером?

— Что это только что было? — бормочет Виктор удивленно. Я в ответ только пожимаю плечами, хотя прекрасно знаю, чьих рук это дело. Словно подтверждая мои мысли, телефон вибрирует.

Открываю вкладку диалога с Антоном, где уже висит свежее сообщение от него:

«Понравилось шоу?».

Осторожно кошусь в сторону Антона так, чтобы этого не заметил Вик. И натыкаюсь на пристальный взгляд зеленых глаз. Антон мне подмигивает.

Строчу ожесточенное: «Я сам могу за себя постоять!»

Тут же приходит ответ: «Так это не для тебя. Это для того, чтобы Алик успокоился и не наделал глупостей».

— Кто это тебе пишет? — зевает Вик, без особого интереса листая каталог ауди в поисках подходящей обивки для салона.

— Да так…

Злюсь, хотя очень хотел бы испытывать лишь равнодушие.

Все в этой жизни, кажется, вертится вокруг Алика.

Когда заходит учитель, телефон снова вибрирует:

«После этого урока в курилке. Он хочет с тобой поговорить».

Набираю «да пошел он к черту», но так и не решаюсь отправить. Как бы там ни было, это первый перерыв в молчании за последние недели, и мне любопытно, что Алик собирается сказать.

*

Холодно.

За ночь крышу припорошило снегом, поэтому глаза слепит от обилия белого. На этом фоне я сразу замечаю Алика, стоящего у перил. Напряженные плечи, встрепанная светлая шевелюра. Когда оборачивается на меня — еще и пристальный нечитаемый взгляд и сигарета, дрогнувшая в слабом захвате губ при легком смешке.

Он ведь очень красив.

Но тот факт, что я думаю о его красоте именно сейчас, порядком меня злит.

Алик подходит, садится передо мной на корточки и рассматривает мое лицо. Потом поднимает руку и осторожно очерчивает пальцами царапину на скуле. Я дергаюсь, пытаясь отстраниться, но это сложно сделать, когда уже упираешься лопатками в матерчатую спинку коляски. Его прикосновения способны заставить забыть обо всем, даже о предательстве. Хрипло говорю:

— Руки убрал.

Алик грустно усмехается, но слушается. Делает последнюю затяжку и выпускает дым в морозный воздух, не спеша подниматься на ноги. Мы смотрим друг на друга на одном уровне достаточно долго, пока он не произносит:

— Ты же догадался? Почему все это происходит.

Я опускаю взгляд. Конечно, вчерашняя статья многое прояснила. И лучший способ защитить человека в таком случае — сделать вид, будто его не существует.

Алик вглядывается в мое угрюмое лицо, ясно читая на нем ответ. С облегчением улыбается и очень тихо выдыхает:

— Догадался. Умница.

Снова поднимаю на него взгляд, вкладывая в него всю боль и обиду, все то, что разрывало меня на куски, что возвращало меня в состояние ненавистной апатии в последние дни. И говорю холодно:

— Это тебя не оправдывает.

— Я знаю…

Алик подается вперед, несмотря на мою попытку оттолкнуть его за плечи, касается моих губ своими. Жадно, почти грубо. Вплетает пальцы в волосы на моем затылке, не давая отстраниться, проталкивает язык между моих упрямо сжатых губ, заставляя сдаться. Со всхлипом расслабиться, позволяя вести в поцелуе, позволяя самому себе нечаянную слабость.

Алик отстраняется, тяжело дыша, порывисто целует меня в подбородок, в нос, в зажмуренные глаза. Срывающимся голосом шепчет:

— Я очень соскучился.

И это приводит к новому поцелую, инициатором которого становлюсь уже я сам. Потому что тоже, несмотря ни на что, соскучился. По его ласковой улыбке, по его мягким губам и ладоням, стремящимся коснуться, провести, погладить. Я понимаю, что одного поцелуя недостаточно, чтобы его простить. Но сейчас не в состоянии об этом думать.

— Никит… — Алик отстраняется и на этот раз поднимается на ноги. В его потемневших глазах я вижу нежелание останавливаться, но он заставляет себя говорить, хоть и смотрит только на мои зацелованные губы: — Я все исправлю, обещаю. Только подожди немного. И запомни: если будут спрашивать про меня, говори, что я для тебя никто.

Не удерживаюсь от колкости:

— А это не так?

Он странно усмехается и наклоняется, чтобы замереть в паре сантиметров от моего лица. Дыхание перехватывает. Я вижу сонм золотистых прожилок в его светло-серых глазах.

— Это ты мне скажи, — тихо произносит Алик, я вижу, как его ладонь ложится на мое колено. — По глазам вижу, что иногда, особенно по ночам, ты отнюдь не считаешь меня никем.

Мгновенно вспоминаю, как сжимал в кулаке болезненно чувствительный член, представляя Алика, и чувствую, как щеки вспыхивают предательским румянцем. Он ведь не мог знать наверняка. Или мог? В любом случае, сейчас моя однозначная реакция все сказала за меня.

— Ты ублюдок, Милославский…

— Это я тоже знаю.

Горько усмехаюсь.