Мне уже не больно (СИ)

Я непонимающе хмурюсь, кончиком языка касаясь резца, который мне нарастили после неудачной драки, лет в четырнадцать. А потом я вспоминаю. Шумную летнюю тусовку, местную баскетбольную компанию, которую, шутки ради, пригласил Ромашка. На каньоне встретились дети богатых родителей и обычные мальчишки, выходцы среднего класса, которых очень быстро распалили алкоголь и столкновение интересов.

Подростки, мы решали споры единственным известным нам способом — хорошей дракой. Из нашей компании вызвался я, изнывая до физически грубого и приземленного, а из городских — щуплый темноволосый мальчишка, который очень быстро надрал мне зад. Я матери еще две недели после этого боялся улыбаться, а когда она заметила брешь в зубах, устроила мне такую выволочку, каких еще не случалось. Она даже пригрозила для острастки, что у стоматолога мне не сделают анестезию.

Я смеюсь, а Никита мрачнеет.

— Прости, — шепчет он, и мне становится еще смешнее. Он отстегивает ремень безопасности и тянется ко мне, просительно ласкается, носом утыкается мне в шею: — Такую красоту чуть не попортил.

— Маленький ублюдок, как же я тебя тогда ненавидел! — я обнимаю его, продолжая посмеиваться. — Еще месяц пытался выследить и потребовать реванша, но мы не знали ни имени, ни номера твоей школы. А потом Антон посоветовал забить.

Никита усмехается мне в плечо.

— Меня так распирало от гордости.

— Еще бы, — фыркаю. — Разок завалил Милославского. А сегодня ночью он…

— Завалит тебя не один раз? — Никита бьет меня раскрытой ладонью в грудь. Я не сдерживаю улыбки. — Так и знал, что ты это скажешь.

В окно с пассажирской стороны нетерпеливо стучат, и нажимаю на кнопку, опуская стекло. В салон заглядывает разрумянившийся от холода Антон и недовольно восклицает:

— Голубки, вы еще не намиловались? Вылезайте. Ник, тебя ждет глинтвейн.

— А меня? — возмущаюсь. — Про меня ты уже и думать забыл?

— А ты за рулем, дурень!

Мы выбираемся из салона, и я достаю коляску Никиты. Песок на каньоне промерз, сверху его слегка припорошило снегом, поэтому колеса не вязнут, и с перемещением проблем не возникает. Никиту у меня тут же отнимают неугомонные Карина и Ульяна, вручая ему чашку дымящегося глинтвейна и уводя внутрь беседки. Судя по тому, как они таинственно хихикают, то и дело оборачиваясь на меня, здесь уже наши с Никитой отношения ни для кого не секрет.

— С днем рождения, урод, — из беседки выходит Дубль. — Покурим?

— Как ласково, — хмыкаю, засовывая руки в карманы пуховика.

— Ну, ты потрепал нам нервы, — пожимает широкими плечами Дубль и встряхивает головой, чтобы убрать челку с глаз. — Ему, — он кивает в сторону беседки, где скрылся Никита, — особенно.

— Знаю.

Мы забираемся на земляной вал, где примостилась одинокая деревянная скамейка, и Антон находит под ней бутылку из-под фруктового лагера.

— Раритет! — вздыхает Антон театрально и даже принюхивается к горлышку. — На ней, наверное, еще остался след слюны Вики…

— Не смей облизывать, — предупреждаю его строго. — Иначе ты мне больше не друг.

Вика — это девчонка, которая училась в одиннадцатом классе, когда нам было лет по тринадцать. Она была из тех старшеклассниц, по которым сохнут все — высокая знойная брюнетка с грудью третьего размера и чувственными всегда ярко накрашенными губами. Вот все и сохли. Кроме меня, конечно, но тогда я списывал равнодушие к формам Вики на собственную крутость и непробиваемую стойкость.

Антон слегка краснеет, ведь он в свое время накатал Вике столько писем, что из них сложился бы целый любовный эпистолярный роман, а Дубль тихонько ржет, раскуривая сигарету.

Это немного разряжает обстановку, в основном между нами с Дублем, и после третьей затяжки я спрашиваю:

— Говорят, Триплет собирается вступать в долю с Ромашкой.

Дубль досадливо морщится:

— Ну да. А я к бизнесу Романовых и близко не подойду. Если понадобится, хоть с тобой буду сотрудничать, лишь бы Жене назло.

— Я польщен, — отзываюсь язвительно, хотя мне бы действительно пригодился такой союзник как Дубль. Хотя бы потому, что оба близнеца Смоловых за спиной Ромашки сделали бы очевидным перевес в его сторону.

Их прозвища дал им в шутку отец еще в средней школе, будто знал наверняка, что сыновья впитают себя как в губку особенности игорного бизнеса и пойдут по его стопам. Потому что дубль и триплет в покере составляют сильную комбинацию. И если Смоловы будут действовать сообща, они могут при желании дать фору и Романову, и мне.

— Хотя бы сегодня не думай о делах, — укоряет меня Антон, стряхивая пепел в бутылку. Он вдруг оборачивается через плечо и говорит: — О, здорово, Лебедев!

К нам поднимается Виктор, придерживая рукой капюшон, из-под которого выбиваются непослушные ярко-рыжие вихры. Ветер треплет полы его потасканной старой куртки. Вик закуривает и улыбается вполне дружелюбно, что означает как минимум то, что Никита запретил ему со мной ссориться:

— Привет.

— А где твоя златовласая подружка? — спрашивает Антон с хитрым прищуром.

— Очень смешно, — сухо отзывается Вик. — Гриша с нашими, в беседке.