Мне уже не больно (СИ)

— И ты меня извини, Саша, — говорит он тихо спустя мгновение. — За то, что меня не было рядом, когда я был больше всего нужен.

На несколько секунд воцаряется угрюмая тишина, прерываемая лишь далеким звоном тарелок и стаканов со стороны кухни.

— Но это ведь целиком и полностью вина Романова, — тихо вмешивается Никита, когда молчание начинает ощутимо давить на нас всех.

Мы с отцом переглядываемся, и он спрашивает, вздергивая брови:

— Ты ему все рассказал? Не слишком ли большой уровень доверия?

— Это он у меня сам такой догадливый, честно, — отзываюсь с усмешкой. Замечаю где-то на краю сознания, как приятно вслух называть Никиту своим. — Я в этом вопросе не был до конца уверен. Так это правда?

Отец мрачно и с интонацией надменной неприязни фыркает:

— Ни капли не сомневаюсь. Громовы мягкотелы и слишком привязаны к нам, чтобы суметь отделить деловой расчет от личного отношения.

То, что Дима никогда не сможет открыто выступить против моих интересов, новостью не становится. Да и то, что Тимур Громов до сих пор смотрит на моего отца, как на кумира и недостижимый идеал, тоже. Но ведь всему однажды наступает конец. И чувства, на которые не отвечают взаимностью, со временем перегорают и становятся лишь памятным сувениром из прошлого.

— Но как бы Дима, поняв, что у вас с ним, — отец кивает на притихшего Никиту, гоняющего вилкой салатный листок в винном уксусе, — все серьезно, не решил, что пора и ему сделать выбор в пользу дела.

Значит, отец про себя сделал вывод, что Никита не моя временная блажь. И это говорит о том, что я действительно изменился. Это чувство изменило все во мне — и выражение во взгляде, когда я смотрю на него, и мое поведение. Как заметил Антон на днях: «ведь с ним ты совсем другой, еще незнакомый мне Алик».

— Вы хотите, чтобы ваш сын подыграл чувствам Громова, лишь бы не наживать себе лишнего врага? — уточняет Никита с изрядной долей ехидцы в тоне.

Я хорошо знаю отца, а потому качаю головой и отвечаю вместо него:

— Нет. Он хочет, чтобы я был во всеоружии, когда Громовы примут сторону Романовых окончательно.

Никита хмурится и понятливо кивает.

Для него фамильная гордость Милославских уже не откровение свыше.

Мы заканчиваем обедать, и я велю двум телохранителям отца отвести его в спальню и дать необходимые лекарства. Папа пытается вяло возражать, но на нем уже лица нет от усталости и тихой борьбы с болью. Он бледнеет и обливается потом, а потому скоро перестает оказывать сопротивление и соглашается отправиться спать. Перед тем, как подняться со стула, он достает из внутреннего кармана пиджака права и небольшой файл со сложенными документами.

— Ламборджини теперь официально твоя. И настоящие права — тоже, — говорит он в ответ на мой непонимающий взгляд. Потом оборачивается на Никиту и добавляет с легкой улыбкой, таящейся в уголках чуть приподнятых губ: — Приятно было познакомиться, молодой человек.

Отца уводят, и прислуга начинает постепенно убирать со стола грязную посуду и накрывать к чаю. Я уже думаю, что теперь нас никто не побеспокоит, но тотчас, будто наперекор моим желаниям, звонит телефон. На дисплее появляется фотография Антона, и мне приходится принять вызов.

— Поехали кататься! — сходу весело заявляет Васильев. На заднем фоне я слышу девичий голос — кажется, Ульяны — и гул заведенного мотора.

— Что? — переспрашиваю обманчиво ласковым тоном, надеясь, что Антон поймет намек. Но тот повторяет громко и раздельно, будто для глухого:

— Алик. Поехали. Кататься.

— Ты в своем уме? — я устало провожу ладонью по лицу, с сожалением глядя на любимый шоколадный торт. Нечто настойчивое в голосе Антона намекает мне, что устроить трапезу в духе семейства Обломовых и переместиться обратно в спальню нам с Никитой сегодня не светит. — Действительно думаешь, что сейчас я хочу кататься?

— Брось, — фыркает Антон. — Я знаю, что твой отец тебе подарил-таки тачку и купил права. Прокатиться по каньону — долг чести.

— Васильев… — начинаю угрожающе, но он нетерпеливо перебивает меня:

— Давай, спроси у Ника, хочет ли он.

Я смотрю на Никиту и тотчас понимаю по его загоревшемуся взгляду, что он слышал каждое слово Антона. Васильев — изверг. Нашел, как быстро и эффективно на меня надавить, и теперь собирается вовсю этим пользоваться.

— Он согласен, да? — без капли стыда смеется Антон. — Будем ждать вас на месте. К нам еще Лебедев и Смолов с девчонками подвалят.

— У Лебедева есть девчонка? — спрашиваю с удивлением, отхлебывая из чашки с чаем и отламывая фигурку из безе с края торта. Раз уж не дают поесть не спеша, придется довольствоваться малым.

— Ну, Дубль Каринку привезет, а Виктор… да нет у него девчонки, — отзывается Антон с сомнением. — Он мальчика немого притащит, все время забываю, как его зовут.

— Гриша, — подсказывает Никита, наклонивший голову в мою сторону, и почему-то краснеет, отводя взгляд.

— Ага, Гриша, — отзывается Антон и веселеет еще больше, услышав его голос. — Все. Отказы не принимаются. Ждем вас.

Он отключается, и я с укором и долей легкого негодования смотрю на Никиту. Тот в ответ лишь ласково улыбается.