Мне уже не больно (СИ)

— Нас так и будут прерывать твои подчиненные? — спрашивает Никита с недовольством, на что я лишь усмехаюсь, вновь поворачиваясь к нему: столько непривычного нетерпения зреет в его голосе.

— Нет. Убью любого, кто попытается.

Он улыбается чуть смущенно, чешет кончик носа и забавно морщится, когда я тяну резинку его боксеров вниз. Не стесняется ни наготы, ни того, что я двигаю его ногами. Но все же тихо уточняет:

— Я толком не знаю, как это делается. Прошлый мой раз был единственным. У меня была девушка, и были две рабочие ноги.

Я буду его первым. Эта мысль немало меня возбуждает.

— Не думай ни о чем, — целую его в ямку на подбородке. — Я буду делать, а ты — получать удовольствие.

Просовываю одну ладонь под его спиной, а вторую под ногами, и поднимаю Никиту на руки. Он охает, недовольно хмурясь, когда я встаю с кровати и несу его в сторону ванной.

— Что? — спрашиваю в ответ, ухмыляясь. — Без душа никак, хороший мой.

Он молча покоряется.

Молчит, пока я мою его, не сопротивляется, когда, целуя, усаживаю на крышку унитаза и достаю все необходимое из тумбочки под раковиной. Только косится с невольным испугом и неожиданно грустнеет.

— Я ведь не смогу делать этого сам, — шепчет он непослушными губами, не зная, куда спрятать горящее от стыда лицо. Мне приходится на время отвлечься и сесть перед ним на корточки, подцепить его подбородок и заставить смотреть прямо в глаза.

— И что? — спрашиваю с нажимом. Его ресницы трепещут, взгляд становится виноватым. — Не стесняйся меня. Пожалуйста.

Он натужно сглатывает.

— Тебе не будет противно?

Я чуть не смеюсь от того, насколько глупым мне кажется этот вопрос.

— Никит, нет в тебе для меня ничего противного.

Он ничего не отвечает, и я решаю, что если не проявлю твердую решимость сейчас, Никита навсегда запретит себе думать о близости. Я делаю все быстро, осторожно и без малейших колебаний, снова мою его, растираю большим махровым полотенцем и несу обратно в постель.

Укладываю поверх одеяла, достаю из тумбочки лубрикант и пачку презервативов, которая лежит там уже бог знает сколько. Ловлю себя на крайней степени волнения, на том, что никогда еще мне так не хотелось секса, не хотелось доставлять удовольствие и получать его в ответ.

Я натыкаюсь на его настороженный взгляд исподлобья.

— Ты помнишь, о чем мы договаривались?

— О чем? — уточняет шепотом.

— О том, что ты должен расслабиться и ни о чем не думать. Ну, разве что об этом.

Я беру в руку его слегка опавший член, массирую мошонку. Никита заливается краской смущения, но не отрывает от меня взгляда. Приоткрывает влажные губы, тяжело медленно дыша. Обнаруживаю, что Никите требуется больше времени, чтобы возбудиться — у меня уже стоит так, что лишнее движение сделать сложно, а его член только начинает отзываться на ласку. Но необходимость прелюдии играет мне на руку. Есть время расслабить Никиту.

Сползаю ниже, разглядывая его член.

Открывшуюся головку, жесткие темные кудряшки на лобке. Повинуясь внезапному порыву, наклоняюсь, веду кончиком носа от пупка Никиты по дорожке волосков, уходящей вниз. Целую влажную от выступившей смазки головку, обхватываю ее губами и начинаю посасывать.

— Что ты… — Никита смотрит на меня распахнутыми от удивления глазами. Его щеки горят румянцем, он дышит быстро и поверхностно, приподнявшись на локтях. — Алик…

Чувствую, как напрягается его член у меня во рту, с энтузиазмом начинаю сосать усерднее, загоняя его за щеку и нежа языком. Помогаю рукой, грубо мну его яички и закрываю глаза, невольно удивляясь тому, что чувствую столько удовольствия, делая минет. Ощущаю, как трется его головка о слизистую щеки, и не сдерживаю низкий гортанный стон. Я кончаю, ни разу не прикоснувшись к себе. Никита напрягается, замирает, застигнутый врасплох нарастающим возбуждением.

— Алик, я же сейчас… — он всхлипывает, вцепляется мне в волосы, пытаясь отстранить мою голову, но я только плотнее сжимаю губы вокруг его члена. Нет уж, хороший мой, мы же хотим, чтобы ты расслабился. — Я…

Он тихо хрипло стонет, вцепившись пальцами в простынь.

И внезапно изливается мне в рот: вязкая сперма ударяет в небо, заставляя рефлекторно сглотнуть. Вкус у нее горький, ведь Никита курит, другого быть и не может. Но спермы не так много, поэтому я глотаю все и лениво слизываю с его живота то, что капнуло мимо.

Поднимаюсь поцелуями вверх по его высоко вздымающейся груди, как бы между прочим прикусываю зубами нежные бледно-розовые вершинки сосков. Никита резко выдыхает.

— Видишь, — шепчу, склоняясь над его лицом, — это не так страшно.

— А как же ты?.. — смущается Никита. Его ресницы трепещут, глаза кажутся еще темнее из-за расширенных зрачков. Пожимаю плечами. Сейчас у меня теплеет на сердце от одного только взгляда Никиты — полного расслабленного довольства и наслаждения.

— Успею.

Мы целуемся, шепчемся о какой-то ерунде, смеемся. Так легко, будто и не было недель порознь. Через какое-то время принимаюсь неторопливо ему подрачивать, готовя к новому заходу. После еще одного минета Никита расслабляется, тянет меня на себя, глубоко и пылко целуя, и заявляет: