Мне уже не больно (СИ)

— Все хорошо в универе? — спрашиваю серьезно. В начале года мне постоянно казалось, что у Гриши в его художке могут возникнуть проблемы из-за немоты, я постоянно таскался надоедливым хвостом за ним на пары, пока мой батя не вспылил и не сказал: «Он рассудительный и самостоятельный молодой человек. Прекрати его опекать, он со всем прекрасно справится… В отличие от тебя, если продолжишь прогуливать». Теперь я стараюсь ограничиваться тем, что периодически спрашиваю у Гришки, не требуется ли ему помощь, и стараюсь лишний раз не лезть. — Последний экзамен закрыл без проблем?

Гриша кивает и улыбается.

Он наклоняется, глядя на меня с обожанием из-под ломких светлых ресниц, и снова невесомо целует.

Потом поднимается с моих колен, машет рукой и вприпрыжку бежит к двери.

— Гриш! — зову, когда он уже стоит на пороге. Гриша оборачивается. — Сегодня у меня, ладно?

Гришка усмехается. Кивает и скрывается за дверью.

Я вздыхаю, нахожу в ворохе документов свой телефон и набираю Ульянин номер. Слушая протяжные гудки, разбираю бумаги на столе, отдельно складывая нужную отчетность и выбрасывая черновики.

— Привет, — отвечает Ульяна спустя минуту. Я буквально слышу по ее напряженному голосу, что она собирается завести старую песню. Недобрый знак. — Вик, тут такое дело…

— Господи, я уже не хочу ничего об этом знать, — бормочу я, проводя ладонью по лицу. — Уль, полтора года уже прошло. Самое время отпустить.

— Но я нашла кое-что, — упрямо отрезает Ульяна. — Я нашла старые номерные знаки с тачек Алика и Антона.

— И где ты их нашла? — от удивления я даже забываю, что собирался задушить этот разговор в зародыше.

— В нашей беседке, — говорит Ульяна со смешком. — Странно, что никто из нас не догадался туда заглянуть.

Мы не заглядывали туда по другим причинам: никто из нас не хотел бередить старые воспоминания. Никто, кроме Ульяны.

— Надеюсь, ты не сказала об этом Нику, — говорю серьезно, и Ульяна тут же заверяет меня:

— Нет, конечно. Я же не дура.

Никите пришлось тогда тяжелее всех.

Но, в каком-то из смыслов, боль, которую он запер в себе, стала топливом для чего-то нового. Никита уже через месяц стал пугающе беззаботным и спокойным, обрел стальную решимость в том, чего хотел и к чему стремился. Он не стал ограничиваться школьной медицинской помощью, записался на усиленный курс терапии в частную клинику. Когда подошло время итоговых экзаменов, он вкалывал больше нас всех. Получил высшие баллы по биологии и химии, даже на физике и алгебре умудрился показать достойные результаты. Поступил сам на бюджет в медицинский, хотя Олег Павлович во всем его подстраховывал.

Ник с Милославским-старшим вообще прекрасно спелись.

Они часто теперь ссорятся в пух и прах из-за покровительственного поведения Олега Павловича, но тут же легко сходятся и посмеиваются над былой взаимной обидой. Никита обедает у него не меньше трех раз в неделю, никогда не стесняется просить помощи или совета. Да и сам Милославский, как мне кажется, души в Никите не чает.

Ник сумел перерасти ту жуткую боль, которая обрушилась на него полтора года назад. У него теперь новые заботы — как бы заснуть под плач племянницы Риты за стенкой, как бы сдать сессию на отлично, как бы снова врачи позволили ему постоять минуту-другую с костылями. Его душевные шрамы постепенно затянулись.

Время лечит все.

Но я бы ни за что не рискнул ворошить воспоминания Ника малейшим упоминанием об Алике.

— Я поэтому сразу решила обратиться к тебе, — говорит Ульяна буднично. — Мы ведь можем узнать их новые номера и узнать хотя бы, где они сейчас.

— И как, позволь спросить? — отзываюсь я кисло.

Меньше всего в этой жизни мне хочется искать Александра Милославского, где бы он ни был.

— Да, боже мой, Вик! — сердится Ульяна. — Они слишком самонадеянны, чтобы заметать следы тщательнее. Уверена, на весь город они тогда знали только одного человека, который без лишних вопросов поменял бы им номера.

Конечно.

Разве нужен кто-то другой, когда есть любитель феерий и незаконных дел, наш дорогой бывший одноклассник, Паша Минералов?

— Ты хочешь, чтобы мы выбили из него новые номера Алика и Антона? — уточняю я со скорбным вздохом. Кажется, сегодняшний день не ограничится для меня разгребанием помойки в кабинете и сном в обнимку с Гришей. — Даже если они не меняли номера еще раз, за пределами города, у меня все равно остается вопрос… Захуя? Если мы все равно не расскажем об этом Никите.

И тогда Ульяна произносит ровным тоном:

— Если ты помнишь, Виктор, то Никита не единственный, кто пострадал тогда.

Мне становится стыдно.

Конечно же, я помню. Помню про Антона.

*