Мне уже не больно (СИ)

— Я, конечно, не так хорош в этом деле, как Триплет… — тянет Дубль с оттенком небрежного самодовольства, — Но я знаю как минимум три простых способа выиграть.

— Да иди ты нахуй, — беззлобно огрызается Ник, бросая свои карты на стол. — Все, я пас.

Поглядывая на Дубля, методично складывающего колоду, я вспоминаю, какой был скандал с его поступлением. Триплет пошел по стопам отца, отказавшись от продолжения обучения в угоду раннего наследования доли в игорном бизнесе. А Дубль, не сказав ничего родителям и толком не объяснив неприязнь к семейной сети казино, подал документы на медицинский. На бюджет не добрал несколько баллов, но на платный попал без проблем, пустив в ход собственный сберегательный счет.

«Да кто я буду без высшего образования? — пожал он плечами, когда мы собрались всей компанией на дне рождении Ульяны. — Ноль без палочки. Игорное дело ненавижу, на деньги отца всю оставшуюся жизнь куковать не хочу».

Вот они и втесались вместе с Ником в ряды медиков.

Постоянно теперь носят белые халаты, с упоением обсуждают сложные химические формулы и неприятные подробности анатомии. Иногда я даже грешным делом начинаю ревновать Никиту к Дублю — так часто они стали общаться. Но тут же, когда Ник это с присущей ему проницательностью замечает, я получаю от него крепкий подзатыльник и обнадеживающее: «Лебедев, ты охуел? Еще лучший друг, называется».

— Как экзамен? — спрашиваю, поглядывая искоса на Ника и пытаясь понять, успела ли с ним поговорить Ульяна. На невозмутимом лице Воскресенского вообще сложно что-либо прочесть. Вот он смотрит куда-то в окно, и хрен ты догадаешься, заняты ли его мысли вводным курсом анатомии, или он придумывает десять разных способов подорвать Алика тротилом, если тот вздумает вернуться в город.

— Ник у нас гребаный отличник, — вздыхает Дубль и корчит рожу. — Даже общеобразовательный курс литературы, чтоб ее за ногу, затащил на пять.

— А ты? — спрашиваю с ухмылкой. — С тройкой отпустили?

— Да кто-нибудь вообще знает, кто такой Лесков? — защищается Дубль.

— Я знаю, — с ехидцей отзывается Никита и качает головой. — Я же тебе тридцать раз пересказывал содержание «Соборян», дубина ты стоеросовая.

Дубль что-то с негодованием бормочет себе под нос, пряча колодку карт в кармане висящего на спинке стула медицинского халата. А Никита оборачивается ко мне и спрашивает, прищурившись:

— Вик, ничего не хочешь сказать? Ты нервный какой-то.

У меня холодеет в груди.

Неужели, у меня действительно все на лице написано?

— Да так… — я скребу ногтями загривок, с нарочитым интересом уставившись на карточку меню на столе. — Тебе Уля не звонила вчера?

Ник фыркает:

— Она что, сочинила новую теорию относительно Алика и Антона?

Мы с Дублем таращимся на Ника. Я даже не знаю, что меня удивляет больше — то, что Ульяна в обход моих просьб поднимает эту тему в разговорах с Никитой, или то, что сам Воскресенский относится к вопросу иронично, закатывая глаза и усмехаясь без доли горечи или затаенной грусти.

Ник наклоняется, чтобы поправить язычок кроссовка на левой ноге, и снова выпрямляется, глядя на меня с укором.

— Неужели ты и правда думаешь, что твое нарочитое табу на упоминание его имени не выглядит как попытка меня защитить? — спрашивает он вкрадчиво. — Только от чего? Вик, столько времени прошло. Меня веселят выдумки Ули, но в какой-то мере я даже от них устал. Как и от того, что в моем присутствии все старательно обходят в разговорах Алика.

Ник кидает краткий взгляд на Дубля, и тот смущенно закашливается, опуская взгляд. Видно, и он деликатен в выборе тем для обсуждения.

— Не делайте из меня страдальца, ладно? — со смешком просит Ник.

Не знаю, верю ли я мягкости его тона и беззаботности легкой улыбки. Но очень хочу верить.

Дубль вздыхает, подпирая щеку кулаком. Чтобы замять неловкость, я предлагаю:

— Отметим сдачу сессии? В клубешнике?

— Чур, бронирую випку я! — мгновенно отзывается Дубль.

— Давай монетку бросим, — не соглашаюсь. Мы бросаем пять рублей, и выпадает мой орел. Дубль разочарованно вздыхает.

Ник закатывает глаза:

— У богатых свои причуды…

*

Гришка до безумия обожает танцевать.

Поэтому, когда мы приходим в клуб, он игнорирует вип-зону, огороженную тонированной стеклянной панелью от основного зала, и тащит меня в гущу толпы.

— Ты попал, Вик, — смеется Дубль, подмигивая мне. Он берет ламинированную карту с перечнем алкогольных коктейлей и вслед за Ником, уже успевшим где-то подхватить шот текилы, пропадает за перегородкой.

Я не горю желанием танцевать, растворяясь в грохоте музыки, вдыхать запахи чужих парфюмов и пота, цепляться пуговицами за девичьи украшения. Но я не могу оторвать взгляда от Гришки, виляющего задом в обтягивающих темных джинсах в такт клубному ритму. Он подвел глаза синим карандашом с блестками. Вкупе со встрепанной светлой шевелюрой и общей миловидностью Гришкиного лица подводка смотрится кичливо и слегка по-пидорски, но он так красив и слажен в танце, что мне эта незамысловатая деталь кажется чертовски правильной.

«Танцуй», — велит Гриша, улыбаясь и ловя мои неуклюже болтающиеся руки, чтобы положить себе на бедра.