Мне уже не больно (СИ)

Гриша вздыхает, но послушно убирает руку. Я не оборачиваюсь, но слышу, как он ерзает, забираясь обратно в ворох теплых одеял. Вчера я рассказал ему о встрече с Минераловым. И Гриша, который на моей памяти крайне редко выказывал неприязнь к кому-либо, поджал губы и быстро-быстро жестами сообщил: «Алик не заслуживает прощения». Только сейчас, пережив ночь с этой мыслью, я понимаю, что Гриша относится нехорошо только к предателям. Однажды его доверием пренебрег родной дядя, и это оставило на Гришиной душе глубокие неизлечимые шрамы. Вот почему он видит в поступке Алика так много ранящего и непоправимого.

Я одеваюсь и забираюсь на кровать.

Наклоняюсь над Гришей и несколько раз мягко его целую — в нахмуренные брови, в нос и капризно надутые губы.

— Обижаешься? — шепчу, убирая упавшие ему на лоб пряди.

Гришка всегда такой смешной со сна. С отпечатком от уголка подушки на щеке, осоловевшим взглядом и опухшими ярко-алыми от долгих ночных поцелуев губами.

Он медленно качает головой и очень тихо вздыхает.

— Обижаешься, — я расплываюсь в улыбке и наваливаюсь на него всем телом. Гриша морщит нос и пытается увернуться от очередного поцелуя. — Григорий, не будь таким занудой.

Он опасно сощуривается.

Ненавидит свое полное имя.

— Понял-понял, я играю с огнем! — смеюсь я, когда Гришка юрко выбирается из-под меня и оказывается сверху. Он хватает мои ладони, потянувшиеся, было, к его бедрам, и резко впечатывает их в матрас по обе стороны от моей головы. Я понимаю, что сейчас произойдет, только когда Гришка ерзает, опускаясь ниже, и принимается деловито возиться с пряжкой моего ремня и молнией джинсов. — Гриш… Папа в пять утра вернулся. Он же за стенкой.

Гришка поднимает на меня полный чертиков взгляд. Усмехается и прижимает палец к губам — мол, тогда веди себя тише.

Вот блин.

Я откидываю голову на подушку и выдыхаю сквозь стиснутые зубы.

Чувствую, как холодные пальцы Гриши добираются до моих поджавшихся яичек, ласкают чувствительную кожу мошонки. Закусываю губу, когда на смену пальцам приходят ласковые губы. Гришка целует у основания уже отозвавшегося на прикосновения члена, проводит языком по всей длине и обхватывает губами открывшуюся головку, втягивая ее в рот.

Я дергаюсь, застигнутый врасплох дразнящими движениями его языка, и беспокойно ерзаю, пытаясь стряхнуть джинсы до колен. Деревянный каркас кровати натужно скрипит под нашим общим весом, и я ловлю на краю сознания одинокую мысль: папе лучше никогда не знать, что тот робкий вежливый мальчик Гриша, которого он знает, бывает в кровати неутомимым жадиной. Если честно, то папе лучше вообще не знать, что Гриша бывает у меня в кровати.

— Блядь… — шиплю я тихо, не в силах держать рот на замке.

Дыхание сбивается с ритма, меня колотит крупная дрожь от желания застонать. Гриша сосет с таким усердием, пропуская мой член все глубже, что мне кажется, будто темная пелена перед глазами и пляшущие на периферии зрения звезды не исчезнут никогда.

Боже.

Гриша меняет положение, устраиваясь удобнее между моих ног, на мгновение выпуская член изо рта, а потом снова обхватывает его губами и медленно посасывает, загоняя головку за щеку. Получается пошлый хлюпающий звук, от которого у меня окончательно срывает крышу.

Я впиваюсь зубами в собственное запястье, чтобы не прохрипеть его имя, и подаюсь сам в Гришкин рот быстрыми отрывочными толчками. Почти не дышу, потому что кажется, будто мои выдохи слышно в каждом углу квартиры, хватаю Гришу за волосы и пытаюсь вовремя оттолкнуть его голову. Но он упрямо продолжает истязать меня своим языком, пока воздух во мне не кончается, и я не изливаюсь с низким задушенным запястьем хрипом ему в рот.

Наслаждение рассеивается непривычно долго.

Я почти не чувствую, как Гришка поправляет мои боксеры, застегивает ширинку и вправляет концы ремня обратно в шлевки.

Он ложится рядом, облизывая губы, и беззвучно посмеивается.

— Отомстил мне, да?.. — бурчу я с глупой широкой улыбкой, привлекая Гришку к себе и целуя в макушку. — Мсти мне так почаще. Мсти и мсти. До самой старости, пока вставать не перестанет.

*

До медицинского добираюсь общественным транспортом.

Зайцем качусь на троллейбусе всего пять остановок от дома и выхожу прямо к крыльцу универа. Даю списать охраннику на входе данные своего паспорта, вместе с абитуриентами плетусь по лестнице на второй этаж и отбиваюсь от их шумной стайки на повороте к столовой.

Здесь характерно резко пахнет котлетами и морсом.

Людей практически нет — лето, как-никак — только двое преподавателей обедают у самого входа, девушка скучает с конспектами у окна и Дубль с Ником режутся в покер за столиком в дальнем конце столовой.

— Кто выигрывает? — спрашиваю, подходя к ним, и устраиваюсь на свободном стуле.

— Издеваешься? — вздергивает брови Ник.

Дубль белозубо улыбается. Я все еще не могу привыкнуть к его новой короткой стрижке, без челки, закрывающей добрую половину лица. Так он выглядит взрослым и по-мужски привлекательным.