Мнимые величины

Он откинулся на спинку своего кресла и почти в упор разглядывал Евлалию Григорьевну, пока та перелистывала статью журнала. Чем-то очень довольный, он лукаво усмехался и поблескивал глазами с видом хитрого добродушия.

- Ну, что ж? Сможете перевести? - повторил он таким тоном, словно у него была задняя мысль, которую он не хотел высказать, потому что она обоим им понятна без слов.

- Смогу! - негромко выдавила из себя Евлалия Григорьевна. - Тут довольно простой текст.

- А что ж в кирпиче может быть сложного? - снисходительно пошутил Чубук Кирпич, он кирпич и есть: глина да вода. Но дело в том, что... Я ведь понимаю, что здесь, в бюро в вашем, трудно это самое переводить. Где ж тут! Ходят, разговаривают, мешают... Тут не наработаешь! А вы вот что сделайте: идите домой и дома работайте. Дома вы это самое лучше сделаете. А я вас, стало быть, на две недели освобожу, в служебной командировке вас буду числить. Идет? Вы переведите и на машинке все это мне настукайте, а потом я уж прочитаю: как оно и что. Успеете за две недели?

- Да ведь она маленькая! - словно оправдываясь в чем-то, возразила Евлалия Григорьевна. - Всего десять страниц! Я это дня в три успею сделать...

- Нет, нет, нет! - энергично замотал головой Чубук, хитро посмеиваясь глазами, с таким видом, будто он что-то знает и что-то одобряет. - Не торопитесь! Во-первых, оно мне не к спеху, а во-вторых, переведите получше. Чего ж торопиться! - совсем дружески подмигнул он, откровенно намекая на что-то. - От этого революция не пострадает, если вы лишний день дома посидите. Машинка-то у вас есть, - безо всякого вопроса, а с уверенной утвердительностью сказал он.

- Да, есть... - смутилась Евлалия Григорьевна, потому что перед ней что-то мелькнуло.

- А вашей старшей скажите, что я вас в двухнедельную командировку со специальным заданием отправляю! - распорядился Чубук. - И... И... А Семенова вы знаете? - совсем неожиданно спросил он.

- Да! - вся вспыхнула Евлалия Григорьевна. Она никак не ожидала этого вопроса, а кроме того, имя Семенова, в связи с этой непонятной командировкой, показалось ей странным и неприятным. Что-то нехорошее почудилось ей.

- Ну, то-то же! - откровенно рассмеялся Чубук, потешаясь над чем-то. - И я его знаю. Хороший он парень, не правда ли? Что и говорить: хороший! Все мы хорошие!

И вздохнул.

- Ну, ладно!.. Чего уж там. Идите.

Эта странная "командировка", которую так неожиданно получила Евлалия Григорьевна, произвела сенсацию в бюро машинисток. Старшая машинистка, услышав распоряжение начальника, искоса посмотрела на Евлалию Григорьевну, чему-то улыбнулась про себя и почти одобрительно сказала:

- Ну, что ж...

Она была пожилая, грузная и властная, а кроме того, считала, что умеет "по-философски смотреть на жизнь". Поэтому в бюро машинисток она вела себя по-хозяйски и на всех машинисток смотрела как на своих воспитанниц. И она вполне одобряла тех из них, которые не отказывались от близости с Чубуком, и даже покровительствовала им: снисходительно и бескорыстно. Поэтому, поняв командировку Евлалии Григорьевны по-своему, она посмотрела ласково и приветливо:

- Так, так!.. На две недели?

А Ирочка Завьялова, хорошенькая и бойкая, которую Чубук раза два приглашал к себе по вечерам, чтобы "продиктовать важную бумагу", но про которую почему-то не вспоминал вот уже два месяца, зло усмехнулась и с острым подозрением соперницы покосилась на Евлалию Григорьевну. "В тихом-то омуте!" иронически подумала она.

Евлалия Григорьевна перестала ходить на работу, а стала работать дома. Неожиданная командировка почти обрадовала ее, хотя за этой командировкой она смутно чувствовала что-то неприятное. Перевод статьи о кирпичах она сделала за первый же день, а потом потратила еще день на то, чтобы выправить его. И, выправляя, все сомневалась: чист ли язык? правильно ли она понимает некоторые технические выражения?, И как лучше сказать: "приготовление глиняной массы" или "изготовление глиняной массы"?

После того у нее оказалось много свободного времени, а поэтому она не только успела закончить работу Семенова, но успела сделать и тысячи домашних мелочей, которые все откладывались и которых накопилось чересчур много.

Когда она окончила переписывать рукопись Семенова (рукопись была очень специальная: "Эфироносные растения Туркестана") и собрала все листы вместе, то ей стало даже приятно: пачка бумаг была толстая, увесистая и какая-то обнадеживающая. Она смотрела на эту пачку и начинала чувствовать себя увереннее, крепче. "Ведь это же очень много денег!" - думала она, и ей казалось, что "как-то неудобно" брать так много. "Я уступлю, я с удовольствием уступлю! Ведь машинистки берут и по полтора рубля, и даже по рублю с листа... А то он подумает, будто я жадная и... как это? - рвач!" Но то, что она получит "много денег", волновало ее, и она делилась с Софьей Дмитриевной своими планами.