Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах

Таким образом, некоторое место в культуре в годы Первой мировой войны медиевализм занимал, но отступал на все менее значимые позиции. Он был в какой-то степени востребован там, где война оживила нациестроительство. В 1915 г. в Праге на Староместской площади был поставлен памятник магистру Яну Гусу. В чешской солдатской среде родилась легенда, что в конце войны чешские бланицкие рыцари[771] войдут в Прагу и преклонят копья перед монументом, этот момент будет знаменовать, что Чехия стала свободной. Легенда излагалась в солдатских рукописных журналах, в которых значительную роль играли сюжеты ранней чешской истории[772].

Медиевализм присутствовал на Балканах накануне и в ходе Первой мировой войны. Во-первых, уже отмеченный нами как самый мобилизованный медиевальный миф региона — косовский миф — стал отправной точкой войны: сначала запланированные австро-венгерские военные маневры рассматривались сербами как оскорбление, а затем и само покушение на наследника престола произошло в священный для сербов день 28 июня, в день 525-й годовщины Косовской битвы. Во-вторых, Балканы, став отправной точкой войны, приковали внимание к своему положению: образ страдающей Сербии и интерес к сербской истории использовался официальной пропагандой королевства. В-третьих, происходит определенная трансформация мифа, связанная с непростыми военно-политическими перипетиями региона: Косово, вошедшее в состав Сербского королевства в 1912 г., уже осенью 1915 г. было оккупировано захватчиками, а по итогам Первой мировой войны стало частью объединенного государства — Королевства сербов, хорватов и словенцев.

Первый этап трансформации мифа начался с поражения сербской и черногорской армий осенью 1915 г. С одной стороны, вернулось ощущение поражения ради национального возрождения (или даже перерождения). Характерный пример — выступление академика Жуйковича перед ранеными в июле 1918 г. и сравнение их с видовданскими героями, а нынешнего поражения — с Косовской битвой 1389 г.[773] В условиях полной зависимости сербского руководства от союзников и необходимости сотрудничества с Югославянским комитетом требовалось скорректировать планы и отказаться от фактически великосербской Нишской декларации в пользу идеи более федеративной концепции нового государства, что и было воплощено в Корфской декларации 1917 г. Обратимся к регулярным отсылкам к средневековой истории и мифологической традиции в официальных выступлениях сербского кронпринца Александра Карагеоргиевича. Так, после объявления войны он заявил: «…серб способен пожертвовать собой ради отечества и подобно Обиличу защитить его перед лицом многочисленного и надменного врага»[774], а позднее объявил, что сербские воины «сделали намного больше, чем сами славные витязи старого Немани и Душана»[775].

В плане международного распространения апогеем успеха сербской пропаганды можно считать празднование Дня Косово — сербского национального праздника — в Великобритании 28 июня 1916 г. Празднования Дня Косово прошли по всей стране, а, кроме того, песни косовского цикла были несколько раз опубликованы во время войны во Франции. Некоторые французские авторы подчеркивали, что косовский миф был важен для укрепления сил ради мести за Сербию[776].

В Болгарии в годы войны отметим продолжающийся пересмотр понимания славянской взаимности, в частности связанный с дальнейшим распространением гуннской теории, борьбой за Македонию и изменением отношения к Российской империи. Взятие Охрида в 1915 г. было воспринято как восстановление древней справедливости, болгарский поэт Иван Вазов посвятил ему стихотворение, в котором говорится, что в плеске волн Охридского озера он видит воскрешающийся лик царя Первого Болгарского царства Самуила. Вазов писал: «Охрид освобожден 25 ноября, День св. Климента». Это знак. Поэт приводит диалог в церкви о том, что это «Золотой» (св. Климент) привел людей сюда, чтобы освободить от сербов[777].

Гуннская теория присутствует в работе известного медиевиста Васила Златарского «История болгар от появления в Европе и до основания Болгарского царства на Балканах»[778] и в крупнейшем болгарском труде «История болгарского государства в Средние века». В этой книге одна из частей первого тома, посвященного истории Первого Болгарского царства (1918 г.), именовалась «Эпоха гунно-болгарского господства» и подробно описывала гуннские корни болгар[779]. Для болгар Первая мировая война, точнее то, что Болгария оказалась в числе проигравших держав, стимулировала рост национализма, в том числе с опорой на медиевальные построения. В связи с этим стоит упомянуть статьи К. Христова о расовой чистоте болгар и об их истории, вышедшие до 1942 г., но при коммунистах изъятые из библиотек как националистические[780].