Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах

Горе утраты и травма от этих потерь привели к тому, что восстановление древних памятников истории и архитектуры стало в 1945–1960-х гг. восприниматься как преодоление последствий войны, победа над врагом, недопущение реализации его цели — уничтожения народов и стирания их исторической памяти о себе. Воссоздание средневековых памятников порождало питательную среду для нового обращения к медиевализму. Во-первых, сам факт реанимации уничтоженного являлся медиевальным актом, поскольку судьба средневекового объекта использовалась в современных политических инвективах. Во-вторых, воссоздавалась целая картина прошлого, воплощенного в архитектурных объектах, памятниках искусства и культуры. Она начинала работать на современный образ страны — собственно, в том числе через этот процесс воплощался в жизнь уже цитировавшийся лозунг Августа Хекшера: «Родину необходимо сформулировать… а затем сохранить»[844].

Данная ситуация была тесно связана с переменами, происходящими в истории как области знания и культурной практике во второй половине XX в. История и Третьего рейха, и СССР со всей очевидностью продемонстрировали, что изображение прошлого зависит от политической конъюнктуры, политики партии. Конечно, разоблачения Дж. Орруэлла в романе «1984» («Кто управляет прошлым… тот управляет будущим; кто управляет настоящим, управляет прошлым») воспринимались как клевета и злопыхательство, изыскания историков, даже историков КПСС, представлялись (причем в большинстве случаев и самими историками) как поиск истины, правды о прошлом. Но в послевоенные годы ширится, если можно так выразиться, стихийный исторический конструктивизм: прошлое надо было не просто познать, а маркировать, обозначить, сделать узнаваемым для современников. Создать в их сознании определенную картину прошлого, историческое пространство, наполненное общим смыслом и символическим воплощением этих смыслов.

В 1950–1980-х гг. это выразилось в развитии монументальной политики. Конечно, ее пик пришелся на установку мемориалов Второй мировой, но в послевоенный период в значительном масштабе начинают ставиться памятники и средневековым событиям, в основном — в память о сражениях за свободу и независимость (Грюнвальд, Косово и т. д.). По стилистике они были схожи с памятниками событиям ХХ в., то есть Средневековье не просто мобилизовывалось, а «подтягивалось» к современным культурным стандартам. Благодаря такой схожести битвы XIV и XX вв. наполнялись одинаковым смыслом, причем приближенным к современным реалиям.

Другой сферой приложения стихийного исторического конструктивизма стали музеи. Конечно, основной сферой развертывания исторической политики были экспозиции, посвященные недавней истории, но темы происхождения народов и государств, политических приоритетов, классовой борьбы, историкокультурного наследия раскрывались именно на основе истории Средневековья, и залы, ему посвященные, стали обязательным элементом любого исторического музея. Само существование таких экспозиций также давало импульс для нового витка развития медиевализма.

Вторая половина ХХ в. в славянских и Балканских странах прошла под знаком вытеснения литературы и изобразительного искусства как сфер, где наиболее ярко могла развернуться мобилизация Средневековья, кинематографом. Объясняется это степенью влияния на массы исторического кино, расцвет которого пришелся как раз на послевоенный период. Были сняты эпохальные фильмы, в том числе на медиевальные сюжеты, ставшие как бы «презентацией» нации. Это также способствовало реанимации медиевализма в национальных культурах.

Рассмотрим эти тенденции более подробно на материале славянских и Балканских стран. В годы Второй мировой войны культура славянских стран подверглась уничтожению. Там, где были боевые действия, многие города очень сильно пострадали. Поскольку замки, крепости и монастыри представляли собой естественные преграды, в них часто размещались укрепрайоны, которые брались штурмом, со всеми вытекающими последствиями для древней архитектуры. В результате в Польше многие города были разрушены. По словам М. Дороз-Турека, «только Варшава во время II Мировой войны потеряла 90 % объектов и архитектурных ансамблей, оставшиеся 10 % также были серьезно повреждены. Что касается сакральных объектов, из 64 костелов уцелело 9, а из 440 синагог, в том числе деревянных, осталось 20 зданий. Потери такого же масштаба понес исторический центр Гданьска, территория Вроцлава была разрушена на 68 %; особенно серьезные разрушения произошли на островах города: на Тумском острове — 70 %, на Песочном острове — примерно 60 %»[845]. Более 60 польских городов оказались уничтоженными на 50 % и более.