Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах

Социальная принадлежность формировала особенности культурного запроса: атрибутами сарматизма были воинская доблесть, особенности корпоративного стиля и быта[347], специфическая этика поведения, особая музыкальная[348] и художественная культура (феномен «сарматского портрета»)[349]. Древние сарматы были вольным племенем — и шляхта свободна, это ее высшая ценность. Так, М. Сарбеевский писал: «Одним лишь полякам доступны два драгоценнейших сокровища, которыми может обладать государственный строй: свободы и слова, которые означают свободу слова»[350].

Сарматизм апеллировал к героям прошлого, большей частью легендарным[351]. К героям также были причислены все польские короли, начиная от Пяста и Земовита. Поэт конца XVI в. Ян Кохановский призывал поляков следовать за своим королем Стефаном Баторием против врагов (в первую очередь «московитов»), как сарматам[352]. Гетман Ходкевич накануне знаменитой Хотинской битвы с турками в 1621 г. обратился к воинам-шляхтичам: «Вы природные сарматы, воспитанники могучего Марса, предки ваши некогда в Эльбе, а на востоке в Днепре забили железные сваи как памятники вечной славы». Настоящий сармат-шляхтич знает историю как историю подвигов предков. Как писал Ш. Старовольский в книге «Истинный рыцарь» (первая половина XVII в.), «…несчастлив потомок, который тем, что предок достиг, изойдя потом кровавым, оставил по себе, либо пренебрег, либо истратил понапрасну, либо изблевал»[353]. Цель жизни польского рыцаря-сармата — защита Отечества от врагов внешних и отстаивание своих свобод и вольностей в самой совершенной в мире республике — Речи Посполитой. Она окружена врагами, причем иноверными — мусульманами, православными, протестантами. В этом контексте миссия польского рыцарства особенно высока, оно является Новым Израилем нашего времени, щитом и обороной всего христианского мира, то есть Европы.

Сложным является вопрос о соотношении сарматизма и этнического национализма в Речи Посполитой. И в эпоху Ренессанса, и в период польского барокко сарматизм выступал в качестве идеологии шляхты как «народа политического» всей Речи Посполитой, независимо от этнического происхождения шляхтичей (недаром сарматами считали себя польские, литовские, русинские дворяне и даже казаки)[354]. То есть частью этнического мифа «origo gentis» сарматизм не мог стать, это был оригинальный универсалистский миф, необходимый как скрепа такого полиэтничного и поликонфессионального образования, каким была Речь Посполитая. Он работал, пока существовала Речь Посполитая, но оказался малорезультативен в условиях ее распада, разделов Польши 1772, 1793, 1795 гг. А. С. Мыльников квалифицировал сарматизм как «сословное понимание нации», стоявшее на пути нациеобразующих процессов[355]. Чтобы спасти разделенную нацию, нужна была более национально ориентированная идеология — собственно, польский национализм, который и получает развитие в XIX в. Сарматизм занимает в нем новое место как медиевальный миф о «золотом веке» Польши, но это был уже другой сарматизм[356].

Великое княжество Литовское: римский миф [357]

Апелляция к античным предтечам получает распространение в Восточной Европе в XV–XVI вв. в виде династических легенд[358]. В XV в. (между 1447 и 1480 гг.)[359] в польской историографии возникают версии о происхождении литовцев от древних римлян. По выражению Ю. Леваньского, «…Европа, а вместе с ней и Польша, подверглась наплыву чужой и древней культуры, и притом с удивительной энергией: лозунг: „Italiam“ („К Италии“) особенно отчетливо звучал в Польше»[360]. Античные образы широко проникают в историческую и политическую мысль. Так, например, польский историк Ян Длугош писал, что князь Болеслав Храбрый (967–1025 гг.), следуя примеру Геракла, поставил на месте впадения реки Сулы в Днепр железные столбы, обозначая тем самым восточные границы Польши. В стихах секретаря королевы Барбары Анджея Кшицкого о победах польского оружия враждебный московский великий князь Василий III сравнивается с Дарием и Ксерксом. В 1610 г. в посмертном издании гданьских лекций философа Бартоломея Кеккермана высказана мысль: «Когда надо дать какие-либо советы Польской Речи Посполитой, надо сравнить ее с республиками Спартанской, Римской, Венецианской и другими»[361].

Как уже неоднократно указывалось исследователями, первым автором, сформулировавшим идею о происхождении литовцев от римлян, был Ян Длугош. Он записал «слух», что литовцы и самогиты — народы латинского происхождения, которые бежали с Апеннинского полуострова во времена гражданских войн сперва Мария и Суллы (89–87 гг. до н. э.), затем — Юлия Цезаря и Помпея (49–48 гг. до н. э.). Причиной эмиграции послужила уверенность, «что вся Италия погибнет во взаимном истреблении». К тому же, по утверждению Длугоша, беглецы были сторонниками Помпея. После его поражения на полях Ферсалы и смерти в Египте они сочли за благо скрыться.