Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах

Датой исхода польский историк называет 714 г. от основания Рима, то есть 39 г. до н. э. Руководил переселенцами князь Вилий. По его имени была названа столица — Вильно. Новую родину стали именовать «L’Italia», «Литалия». Позже это слово трансформировалась в «Литву». Для большей убедительности своей концепции Длугош указывал на сходство римского и литовского язычества, титулатуры «великий князь» с титулом Помпея, общность латинского и литовского языков, легкость принятия в Литве «римской религии» — католицизма — после 1387 г.[362]

Версия Длугоша получила широкое распространение. Она отражена в трактате М. Меховского «О двух Сарматиях» (1517 г.). Правда, Меховский фиксирует и другое объяснение этнонима «Литва»: от «litio», то есть охотничьей трубы (хотя и относится к этому варианту критически)[363]. Несколько особняком стоит точка зрения Михалона Литвина (1550 г.): литовцы происходят от потерпевших кораблекрушение моряков Юлия Цезаря. Их флот разбило бурей при попытке высадиться в Британии. В доказательство своей правоты Литвин приводит большое количество слов, одинаково звучащих на латинском и литовском языках[364].

Влияние концепций такого рода было столь значительным, что в середине XVI столетия. в меморандуме королю Сигизмунду о государственном языке М. Тышкевич высказал предложение учить в школах «подлинному литовскому языку — латыни». Такие школы были открыты еще в 1539 г. Иоанном Вилимовским, а в 1539–1542 гг. — Абрамом Кульветисом[365]. Правда, эта идея встретила сопротивление католической церкви, опасавшейся распространения протестантизма через доступность обучения для мирян (а не только для клириков).

В 1520-х гг. версия о римском происхождении литовцев проникла в белорусско-литовское летописание[366]. В нем появляется рассказ о родственнике императора Великого Рима Нерона Палемоне, который не вынес тирании жестокого правителя и бежал с 500 шляхтичами в поисках новых земель. Беглецы облюбовали себе земли в Жемайтии, Литве и Новогрудчине. Его потомки правили там и основали великокняжескую династию литовских государей[367]. Авторы легенды приводят фантастические генеалогии, подробно описывают деяния вымышленных князей, хотя иногда вплетают в свое повествование и реальных исторических персонажей (например, Миндовга и Довмонта). Заканчивается сказание перечнем потомков Миндовга и повествованием об обстоятельствах перехода великокняжеского престола к Витеню Колюмну, «маршалку» князя Тройдена, и его сыну Гедимину. Надо также отметить, что легенда получила некоторое отражение в топонимике Литвы: близ устья реки Дубиссы существует круглый холм с городищем, называемый Палемонии-Калнас (Палемонова гора)[368].

Исследователи легенды указывали следующие цели ее создателей: возвеличить Литовское государство и его правителей, доказать их права на захваченные ими территории. В. Т. Пашуто и В. А. Чемерицкий видели в ней стремление доказать превосходство Литвы над Московской Русью[369]. Им возражал Н. Н. Улащик. Он подчеркивал, что в центре повествования находится западнорусский город Новогрудок, следовательно, пролитовская направленность легенды сильно преувеличена[370]. М. Захара-Вавжинчик подчеркивала желание создателей легенды о Палемоне включить историю своей страны в историю Европы через введение сказания в общее число нарративов о началах европейских государств[371].

Рассказ о Палемоне содержится в восьми летописях: Археологического общества, Красинского, Рачинского, Ольшевской, Румянцевской, Евреиновской, «Хронике Быховца», «Хронике Литовской и Жмойтской». Древнейшую редакцию, созданную вскоре после 1519 г., по мнению Н. Н. Улащика, содержит Евреиновский список[372]. Большинство ученых датирует возникновение этой легенды 1520 г.[373] В ее основу были положены предания о происхождении литовского народа от беглецов из Древнего Рима, присутствовавшие в польской историографии с XV в. В. Б. Антонович указывал, что источниками истории о Палемоне также были местные предания об основании городов: Юрборка, Ковно, Вильно, Кернова, святилищ (гора Швентирога) и фамильные сказания Довойнов, Монтвидов, Гедройтов и др.[374]

Важным этапом в осмыслении легенды в конце XVI в. явились труды польского историка Мацея Стрыйковского. Он первым попытался сблизить легендарное повествование с подлинными, реальными фактами. История о Палемоне, видимо, захватила ум и воображение польского хрониста, ибо в его «Началах» исход предков литовцев описан в стихах (в подражание «Энеиде» Вергилия). В 1580 г. Стрыйковский даже предпринял путешествие по маршруту Палемона — из Балтийского моря в реку Неман, дабы лично пройти дорогой великого предка князей литовских[375]. По выражению И. Ожел, под пером Стрыйковского Литва эпохи Палемона стала прекрасной античной Аркадией. «Градом Палемона» был объявлен Вильно[376].