Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах

Правила историописания, выработанные в Италии в процессе становления «новой историографии», были справедливы и для составления генеалогий. На формирование некоего «реестра» исторических образов, из которого черпали материал составители ренессансных генеалогических схем, немалое влияние оказали упоминавшиеся выше «Древности» Джованни Нанни. При этом речь шла не только о конкретных генеалогических конструкциях, постепенно становившихся, несмотря на всю их фиктивность, общепринятыми, но и о самой генеалогической перспективе в презентации истории, достигшей в этом сочинении своего ярчайшего выражения. Уже упоминавшийся Франческо Сансовино не только использовал генеалогические схемы, якобы созданные Берозом, в своем труде о происхождении аристократических фамилий Италии, но и перевел трактат Псевдо-Бероза на итальянский язык, еще более увеличив популярность содержавшихся в нем генеалогических схем. Как и в случае с протонациональными идеологемами, сконструированными творцами первых национальных историй, рассмотрение дворянских генеалогий дает нам ценный материал и о характере исторического воображения и репрезентации прошлого, и об индивидуальных политико-идеологических стратегиях, зашифрованных в конкретных исторических образах. Для характеристики исторического воображения раннего Нового времени, сильно повлиявшего на последующее возникновение медиевализма, особенно интересен сам отбор древних народов и легендарных или исторических персонажей, от которых предпочитали вести свое происхождение те или иные знатные семейства Европы.

Итальянские истоки жанра дворянской генеалогии, не говоря уже о лежащем в основе мировоззрения и эстетических идеалов Ренессанса идеализированном образе классической греко-римской древности, определили большую популярность древних троянцев и римлян в качестве желанных предков для дворянских фамилий. Данная мода, естественным образом продиктованная кругом чтения аристократических семейств, не была ограничена географическими рамками Италии или Средиземноморья, а распространилась практически на всю Европу, не исключая, конечно, и славянские страны. Это заметно отличает ситуацию с дворянскими генеалогиями от положения, наблюдавшегося в области конструирования протонациональных идеологем, где славянские «origines gentium», как правило, не претендовали на римское происхождение. Очевидно, что римское происхождение отдельных (правящих или дворянских) родов было все же проще обосновать, нежели римское происхождение всей «нации», как правило, уже имевшей к этой эпохе устойчивую традицию «origo», во многих случаях восходившую к Средневековью. Не стоит забывать также о том, что именно в эпоху Ренессанса в связи с появлением протонационального дискурса, когда гуманистами на основе языкового критерия стали впервые очерчиваться контуры больших наций, выходивших за пределы традиционных политических лояльностей и сословных корпораций, постепенно обозначается проблема соотношения знати (элиты) и «народа» (людей, говорящих на вернакуляре). Иными словами, знать уже явно нетождественна народу, как это сплошь и рядом наблюдалось в более ранних формах этнического дискурса. Такая ситуация объективно создавала благодатную почву для усложнения исторического воображения, позволяя приписывать тем или иным дворянским родам происхождение, отличное от происхождения всей воображаемой «нации».

Ярким примером появления римского родового мифа в стране, чья элита давно имела свой устоявшийся «варварский» миф о происхождении, является появление в Венгерском королевстве во второй половине XV в. представления о римском происхождении рода Хуньяди, к которому принадлежал король Венгрии Матьяш (1458–1490 гг.). Документированная история рода Хуньяди, имевшего, по всей видимости, влашское (румынское) происхождение, восходит к XIV в. В 1409 г. представитель рода по имени Вайк получил за свои заслуги в борьбе с османами замок в Хунедоаре в Трансильвании, ставший с тех пор родовым гнездом Хуньяди. Влашское происхождение рода стало основой для формирования мифа о римском происхождении Хуньяди, начало которому положил сицилийский гуманист Пьетро Ранцано (ок. 1420/1428–1492), долгое время проведший в Венгрии и написавший знаменитый труд «Извлечение из дел венгерских» («Epitome rerum Hungaricarum»). Тезис Ранцано о римском происхождении Хуньяди был впоследствии развит другим итальянским историком, работавшим в Венгрии при дворе короля Матьяша, — Антонио Бонфини. Отталкиваясь от родового герба Хуньяди, на котором был изображен ворон, Бонфини связал происхождение рода Хуньяди с известной из античной истории римской фамилией Корвинов (лат. corvus — ворон)[393]. Таким образом, в результате исторической «антикизации» влашского происхождения Хуньяди сложилась интересная и в какой-то мере даже парадоксальная картина: король римского происхождения находился во главе политической «нации» (сословной корпорации знати) происходившей главным образом, от гуннов.