Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах

Следующий, гораздо более пространный, фрагмент, получивший название «Любушин суд», по сути представляет собой самостоятельную эпическую поэму, в центре которой оказывается столкновение славянского и немецкого права. Сюжет поэмы вдохновлен рассказом Козьмы Пражского о том, как в правление мудрой дочери Крока Либуше, избранной чехами в судьи своего племени, возникла тяжба между двумя родовитыми и богатыми мужами, которые пришли к Либуше, чтобы та рассудила их спор. Когда Либуше вынесла свое справедливое решение, то проигравший спор обрушил свой гнев на Либуше, высказавшись против того, чтобы женщина могла судить споры мужчин. Это стало прологом к введению в Чехии княжеской власти.

Хотя в хронике Козьмы спор между мужами велся по поводу границ смежных полей, в Зеленогорской рукописи все дело представлено иначе. На суд Либуше в стольный Вышеград явились двое братьев, Хрудош и Стяглав, поспорившие из-за отчего наследства. Сама процедура суда описывается как собрание кметов, лехов и владык, на обсуждение которого Либуше выносит свой приговор. Собравшиеся должны решить, будут ли братья управлять отцовской землею совместно или разделят ее на две равные доли. Когда сейм выносит решение о совместном управлении, старший из братьев Хрудош восстает против такого решения, заявляя, что отчее наследство должно принадлежать первородному сыну. Одновременно, подобно тому, как это описано у Козьмы Пражского, он высказывается против правления женщины. В своем ответе, перекликающемся со строками Козьмы Пражского, Либуше призывает чехов избрать себе в правители мужа. После этого в поэме берет слово один из участников сейма — Ратибор, защищающий в своей речи древний чешский закон. Его словами поэма заканчивается.

Эпические образы поэмы должны были вдохновлять чешских патриотов. Уже в начальных строках поэмы рисуются величественные чешские пейзажи, прекрасно гармонирующие с ласкающими патриотический слух древними славянскими именами местных «лехов» и «владык» — глав родовых имений:

Гой, Влетава!
Что ты волны мутишь,
Сребропенные что мутишь волны?
Подняла ль тебя, Влетава, буря,
Разогнав с небес широких тучу,
Оросивши главы гор зеленых,
Разметавши глину золотую?
Как Влетаве не мутиться ныне:
Разлучились два родные брата,
Разлучились и враждуют крепко
Меж собой за отчее наследье:
Лютый Хрудош от кривой Отавы,
От кривой Отавы златоносной,
И Стяглав с реки Радбузы хладной;
Оба братья, Кленовичи оба,
Оба родом от старого Тетвы,
Попелова сына, иже прибыл
В этот край богатый и обильный
Через три реки с полками Чеха[484]

.

Основное действие затем разворачивается «в золотом Любуши стольном граде» — «стольном граде, светлом Вышеграде», заставляющем вспомнить стольный Киев русских былин. Когда Либуше собирает чехов на сейм, в поэме снова появляется яркий перечень мест, откуда на сейм должны явиться «лехи и владыки»:

Шлет послов княжна из Вышеграда
Святослава кликать из Любицы,
От Любицы белой и дубравной;
Лютобора витязя, что правил
На холме широком Доброславском,
Где Орлицу пьет синяя Лаба;
Ратибора с Керконош высоких,
Где дракона ярый Трут осилил;
Радована с Каменного моста,
Ярожира от вершин ручьистых,
Стрезибора от Сазавы злачной,
Саморода со Мжи среброносной,
Кметов, лехов и владык великих,
И Стяглава и Хрудоша братьев,
Что за отчину враждуют крепко[485]

.

Однако значимость поэмы «Любушин суд» в дискурсивном пространстве чешского романтического национализма определяется далеко не только ее несомненными эстетическими достоинствами и большой насыщенностью эпическими образами. Не менее важно в этом смысле другое: поэма искусно артикулирует своеобразие славянского племенного быта, подчеркивая его оригинальный, самодостаточный, характер и «демократические» черты. Вот как, например, описывается начальная сцена происходившего в Вышеграде судебного схода: