Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах

В отличие от южнославянского иллиризма ренессансной и барочной эпохи, иллиризм Гая возрос в принципиально иной социокультурной атмосфере. В социальном отношении важнейшим отличием было наличие многочисленного образованного «среднего класса», вследствие чего циркуляция идей охватывала несоизмеримо более крупные социальные группы, чем это было в предшествующие эпохи. Стиль воображения социальной реальности также существенным образом изменился в процессе воздействия печатного капитализма и ставшего более или менее массовым образования. Важнейшими культурными тенденциями эпохи, оказавшими решающее воздействие на интерпретацию доставшегося в наследство от предшествующих эпох культурного ландшафта, стали гумбольдтовский глоттоцентризм (ориентация на язык) в структурировании полей гуманитарного знания и гердеровское понимание народа прежде всего как языковой общности. При этом оба эти принципа можно рассматривать как органичную часть культуры европейского (преимущественно немецкого) позднего Просвещения и раннего романтизма с его ориентацией на естественную народную стихию, понимаемую как часть природы и толкуемую как воплощение божественного замысла.

Неудивительно, что в таких условиях крапинская легенда стала утрачивать присущие ей в прежние эпохи смысловые пласты. И дело не только и не столько в том, что совершенно невостребованным становится актуальный некогда политический потенциал легенды. Главная перемена, происходящая в осмыслении легендарного прошлого Крапины, заключается в том, что из более или менее рациональной (в категориях ренессансной и барочной историографии) этногенетической концепции она превращается в культурный символ славянского единства. Важнейшим маркером этого нового понимания места Крапины в культурном пейзаже в труде Гая становится репрезентация сюжета о крапинских княжичах как «народного предания». Выражение «народное предание» при этом не было лишь фигурой речи: Гай, не перестававший в течение жизни интересоваться крапинской легендой, в середине XIX в. записал ее «полную» версию. В отличие от прежних вариантов легенды, версия, записанная Гаем, где среди прочего выделяется трагическая сюжетная линия сестры Чеха, Леха и Меха Вилины, полюбившей римлянина, напоминает романтизированный эпос, сюжеты которого содержат многочисленные отсылки к крапинской топонимике[493].

Хотя понятие «народного предания» формировало такое дискурсивное пространство, в рамках которого сюжет о происхождении славянских родоначальников из Крапины словно выводился из поля рационального знания (показательно почти полное прекращение в эту эпоху споров об историчности Чеха, Леха и Руса), это обстоятельство нисколько не способствовало утрате авторитета и своеобразной «легитимности» крапинского мифа в глазах славянских националистов. Ярким эпизодом, отражавшим перенесение крапинской традиции в эпицентр хорватского нациестроительства, стало решение совета Вараждинской жупании (к которой относилась Крапина), принятое 18 апреля 1848 г., оформить новый жупанийский герб с изображением Чеха, Леха и Руса. Этот герб был помещен и на знамя жупании, под которым ее жители присутствовали при торжественной инаугурации бана Елачича в Загребе 4 июня 1848 г.[494] Избрание Елачича хорватским баном и события революции 1848 г., как известно, были кульминацией иллиризма как общественно-политического движения. Именно в нем крапинский миф обрел свою вторую жизнь.

«Между немцами и татарами»: медиевальные образы национальной борьбы

Выше уже отмечалось, какую важную роль играли в исторической индивидуализации славян их противопоставление немцам и образ славян как народа, зажатого «между немцами и татарами». По этой и, конечно, не только по этой причине среди создававшихся романтиками медиевальных образов особое значение играли образы борьбы славян с чужеземными захватчиками. В Чехии такого рода образы получили яркое воплощение в эпических поэмах поддельной Краледворской рукописи, якобы обнаруженной Вацлавом Ганкой в 1817 г. в средневековой готической церкви Св. Иоанна Крестителя в городе Двур-Кралове-над-Лабем на севере Чехии. Рукопись, которая, по версии своего первооткрывателя, была написана в позднем Средневековье, содержит свыше десятка эпических поэм и лирических песен. Из числа эпических поэм две посвящены борьбе чешских героев с немцами («Бенеш Германов», «Забой и Славой»), а одна («Ярослав») — победе чехов над монголами в битве при Оломоуце.