Читаем Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах полностью

В правление Карла Великого Хорватия, согласно Гаю, была завоевана воинственными франками. Против их владычества поднял восстание правивший в Посавской Паннонии (на севере современной Хорватии) князь Людевит. Гай называет Людевита правителем хорватов Посавской Паннонии, хотя в самих франкских источниках его подданные именуются просто славянами. После подавления восстания «народного героя» Людевита «одна часть хорватов» под руководством Порина поднимает восстание и, наконец, после семи лет борьбы, свергает франкское иго. При этом Гай, включавший, как мы помним, в состав Хорватии Штирию, Каринтию и Крайну, отмечает, что освободить удалось не все хорватские земли: жители упомянутых трех областей, которых Гай именует «верхними хорватами», так и остались под франкским господством, оказавшись затем под властью Священной Римской империи[510]. Хорватское государство, возрожденное Порином, уже более никогда не теряло самостоятельности. Как и все хорватские патриоты, Гай был убежден, что произошедшее в начале XII в. соединение Хорватии с Венгрией было добровольным союзом двух стран, а отнюдь не безропотным подчинением хорватов венгерскому королю.

Историческая концепция Гая, а также терминология, использованная им при описании древнейшей хорватской истории, являют собой замечательный пример интерпретации средневековых событий сквозь призму романтического национализма. Показательно, к примеру, использование Гаем в отношении древних хорватских княжеств термина «республика», объясняемое его убеждением в их «демократическо-патриархальном» устройстве. Изображая восстание Людевита как восстание свободолюбивых хорватов, а самого Людевита называя народным героем, Гай именует враждовавшего с Людевитом хорватского князя Борну, помогавшего франкам бороться с восставшими славянами, креатурой франкского маркграфа и даже врагом народа[511]. Особенно же интересной оказывается в этом националистическом контексте предложенная Гаем трактовка истории Штирии, Каринтии и Крайны как земель, отторгнутых немцами от Хорватии. Неудивительно, что в следующей за изложением исторических событий части статьи Гай с романтической горячностью набрасывается на современных ему литераторов и культурных деятелей упомянутых трех провинций, которые вместо того, чтобы вернуться в лоно хорватской культуры и традиции, пестуют идею отдельного словенского народа. Гай называет их партией сепаратистов[512].

В эпоху иллиризма восстание Порина стало рассматриваться важнейшей вехой в ранней хорватской истории отнюдь не только в исторической концепции Л. Гая. Неслучайно именно восстание Порина стало сюжетом второй по времени появления хорватской оперы (1851 г.). Либретто к опере «Порин» написал в 1840-х гг. хорватский поэт Д. Деметер, один из крупнейших литераторов иллиризма. Ставшая одним из самых знаменитых произведений великого хорватского композитора Ватрослава Лисинского, опера «Порин» была поставлена на сцене Хорватского национального театра лишь полвека спустя — в 1897 г.[513]

Своеобразной хорватской параллелью к мифологизированной чешским романтическим национализмом битве чехов с монголами под Оломоуцем стала битва хорватов с монголами на Гробникском поле близ Риеки. Впервые об этой битве кратко сообщает хорватский хронист Иван Томашич, автор «Краткой хроники Королевства Хорватии» (1560-е гг.). Однако подобно тому как это произошло в Чехии с битвой под Оломоуцем, известий Ивана Томашича оказалось достаточно для создания обширного поэтического полотна. Уже упоминавшийся Д. Деметер, автор либретто к опере «Порин», написал в 1842 г. романтическую поэму «Гробникское поле»[514], чем превратил битву в признанное «место памяти» хорватского романтического национализма. Конечно, сражение с монголами никогда не играло в хорватской исторической памяти роли столь же важной, как битвы с османами. Однако с точки зрения изучения медиевальных образов, характерных именно для эпохи романтического национализма, важно подчеркнуть, что в отличие от Крбавской битвы, обороны Сигетвара и других знаковых событий эпохи войн с османами, память о которых поддерживалась на протяжении всего Нового времени, актуализация в исторической памяти произошедшей в далеком Средневековье битвы с монголами можно считать своеобразной приметой времени.

Польский медиевализм: от сарматизма к мессианизму

Перейти на страницу:

Похожие книги

Советский век
Советский век

О чем книга «Советский век»? (Вызывающее название, на Западе Левину за него досталось.) Это книга о советской школе политики. О советском типе властвования, возникшем спонтанно (взятием лидерской ответственности за гибнущую страну) - и сумевшем закрепиться в истории, но дорогой ценой.Это практикум советской политики в ее реальном - историческом - контексте. Ленин, Косыгин или Андропов актуальны для историка как действующие политики - то удачливые, то нет, - что делает разбор их композиций актуальной для современника политучебой.Моше Левин начинает процесс реабилитации советского феномена - не в качестве цели, а в роли культурного навыка. Помимо прочего - политической библиотеки великих решений и прецедентов на будущее.Научный редактор доктор исторических наук, профессор А. П. Ненароков, Перевод с английского Владимира Новикова и Натальи КопелянскойВ работе над обложкой использован материал третьей книги Владимира Кричевского «БОРР: книга о забытом дизайнере дцатых и многом другом» в издании дизайн-студии «Самолет» и фрагмент статуи Свободы обелиска «Советская Конституция» Николая Андреева (1919 год)

Моше Левин

Политика
Гордиться, а не каяться!
Гордиться, а не каяться!

Новый проект от автора бестселлера «Настольная книга сталиниста». Ошеломляющие открытия ведущего исследователя Сталинской эпохи, который, один из немногих, получил доступ к засекреченным архивным фондам Сталина, Ежова и Берии. Сенсационная версия ключевых событий XX века, основанная не на грязных антисоветских мифах, а на изучении подлинных документов.Почему Сталин в отличие от нынешних временщиков не нуждался в «партии власти» и фактически объявил войну партократам? Существовал ли в реальности заговор Тухачевского? Кто променял нефть на Родину? Какую войну проиграл СССР? Почему в ожесточенной борьбе за власть, разгоревшейся в последние годы жизни Сталина и сразу после его смерти, победили не те, кого сам он хотел видеть во главе страны после себя, а самозваные лже-«наследники», втайне ненавидевшие сталинизм и предавшие дело и память Вождя при первой возможности? И есть ли основания подозревать «ближний круг» Сталина в его убийстве?Отвечая на самые сложные и спорные вопросы отечественной истории, эта книга убедительно доказывает: что бы там ни врали враги народа, подлинная история СССР дает повод не для самобичеваний и осуждения, а для благодарности — оглядываясь назад, на великую Сталинскую эпоху, мы должны гордиться, а не каяться!

Юрий Николаевич Жуков

Публицистика / История / Политика / Образование и наука / Документальное
1937. АнтиТеррор Сталина
1937. АнтиТеррор Сталина

Авторская аннотация:В книге историка А. Шубина «1937: "Антитеррор" Сталина» подробно анализируется «подковерная» политическая борьба в СССР в 30-е гг., которая вылилась в 1937 г. в широкомасштабный террор. Автор дает свое объяснение «загадки 1937 г.», взвешивает «за» и «против» в дискуссии о существовании антисталинского заговора, предлагает решение проблемы характера сталинского режима и других вопросов, которые вызывают сейчас острые дискуссии в публицистике и науке.Издательская аннотация:«Революция пожирает своих детей» — этот жестокий исторический закон не знает исключений. Поэтому в 1937 году не стоял вопрос «быть или не быть Большому Террору» — решалось лишь, насколько страшным и массовым он будет.Кого считать меньшим злом — Сталина или оппозицию, рвущуюся к власти? Привела бы победа заговорщиков к отказу от политических расправ? Или ценой безжалостной чистки Сталин остановил репрессии еще более масштабные, кровавые и беспощадные? И где граница между Террором и Антитеррором?Расследуя трагедию 1937 года, распутывая заскорузлые узлы прошлого, эта книга дает ответы на самые острые, самые «проклятые» и болезненные вопросы нашей истории.

Александр Владленович Шубин

Политика