Мобилизованное Средневековье. Том II. Средневековая история на службе национальной и государственной идеологии в России

Россия как многонациональная федерация сегодня гораздо более плюралистична в плане исторической политики и политики памяти, чем новые национальные государства постсоветского пространства[1205], что имеет свои плюсы и минусы. Главная проблема – все более усиливающаяся утрата общего языка и конвенциональных семиотических моделей как между Россией и новыми государствами, так и внутри разных идеологических группировок российского общества. Общее прошлое, как правило, объединяет, сближает носителей единой исторической судьбы. На постсоветском пространстве все наоборот: трактовки общего прошлого (пребывание в составе Российской империи и СССР) служат в большей степени разобщающим и конфронтационным фактором, нежели объединяющим. Люди не хотят помнить общее прошлое, или их воспоминания негативны.

Какое место в этой картине занимает медиевализм? Очевидно, что события XX–XXI вв. и их рефлексия в исторической памяти больше волнуют общество, и историческая политика больше сосредоточена на недавнем прошлом, в первую очередь на Новейшем времени и во вторую – на Новом[1206]. Средневековье оказывается в третьем эшелоне, что не исключает его периодического попадания в наиболее злободневные темы повестки дня. Связано это прежде всего с проблемой историко-культурного наследия (споры о том, чья Киевская Русь, чей князь Владимир Креститель, чье Великое княжество Литовское, какова роль Золотой Орды и т. д.)[1207].

В то же время в целом можно констатировать медиевальный бум на постсоветском пространстве. Ретротопия повысила интерес к истории в целом, но при этом востребованность средневековых сюжетов поднялась на высоту, которой она, наверное, достигала только в период романтического национализма начала XIX в. Маленькая иллюстрация к этому тезису: за период с XIX по XX в. (до 1991 г.) в Российской империи и СССР было поставлено около 20 памятников героям русского Средневековья. За последние 30 лет на том же пространстве их возведено более 500, причем почти 400 – в России[1208]. Такой стремительный рост нельзя считать случайным.

Процессы, происходящие сегодня, многогранны, масштабны, но очень мало изучены и осмыслены. Данная глава содержит несколько case-studies медиевализма на постсоветском пространстве. Мы сосредоточились на изучении славянского (русского, украинского и белорусского) медиевализма. Рассмотрение украинского и белорусского медиевализма невозможно вне российского контекста, потому что он используется в основном как инструмент эмансипации от России, и постоянно подразумевает апелляцию к русской истории. То же касается татарского, бурятского, башкирского и других медиевализмов тюркских народов. Для исследования Средней Азии и Кавказа необходим восточный (иранский, китайский, арабский, турецкий) контекст, а это тема совсем отдельного исследования. Именно поэтому мы их в данной работе не затрагиваем, хотя географически они относятся к России и постсоветскому пространству.

Кто подлинный наследник Киевской Руси? Медиевализм в национальной украинской идеологии

Украинский медиевализм своими корнями восходит к национальному романтизму украинских историков нового времени – В. Б. Антоновичу (1834–1908) и его ученикам, представителям так называемой «киевской школы»[1209]. Для нее был характерен акцент на местной, локальной истории, истории древнерусских городов и украинских местечек «казацкой эпохи». Тем самым разрывалась идеологическая триада непрерывности российской государственности: Киевская Русь – Московское царство – Петербург и Российская империя. Делался акцент на особенностях развития территорий, которые в Средневековье соответствовали украинским землям нового времени, подчеркивался их континуитет. Древнерусский период эмансипировался от общерусской истории и становился отправной точкой национальной истории Украины. Наиболее развитой и оформленной эта концепция предстала в «Истории Украины-Руси» М. С. Грушевского (1866–1934)[1210]. Сегодня она имеет множество последователей в украинской историографии и служит научным обоснованием исторической политики этой страны[1211]. Вплоть до того, что на уровне государственных чиновников звучат заявления, что Украину надо переименовать в «Русь-Украину», поскольку это ее подлинное название, а Россия на имя «Русь» претендовать не может[1212].