Модернисты и бунтари. Бэкон, Фрейд, Хокни и Лондонская школа

Лондонские художники, конечно, группировались по профессиональным и социальным признакам, но куда крепче их связывала дружба, не обязательно имевшая отношение к стилю: Аглоу дружил со своим учеником по Юстон-роудской школе Патриком Джорджем, но также и с Коссофом, Ауэрбах каждую неделю виделся с Бэконом и одновременно был глубоко привязан к Фрейду. Первое впечатление Фрейда от картин Ауэрбаха было таким: «Отвратительнейшая, ужасающая бредятина». Через некоторое время, однако, Фрейд стал его горячим поклонником. «Я очень люблю Фрэнка!» – воскликнул он и написал об одной картине Ауэрбаха, что она «наполнена информацией, переданной с изяществом и юмором», а эти качества сам он ценил чрезвычайно высоко.

Ауэрбах и Фрейд оставались друзьями более пятидесяти лет: дольше, чем Фрейд дружил с Бэконом или Ауэрбах с Коссофом. В сущности, такая близкая дружба двух великих художников – союз, основанный на взаимном уважении и восхищении работами друг друга, – не имеет параллелей в истории искусства. Дружба не ослабевала и в те долгие периоды, когда оба художника были не в моде и, соответственно, не имели денег. Последнее не мешало Фрейду вести себя достойно и щедро, следуя собственному неординарному моральному кодексу. Ауэрбах писал:

Я был беден, и довольно долго. Я совсем не был «выдающимся», и меня это не слишком напрягало. А Люсьен был очень добр ко мне и на Рождество дарил что-нибудь – исключительно роскошное, как я считал, скажем бутылку «Реми Мартена». В этом не было совершенно никакой необходимости: он и сам зачастую сидел на мели. По отношению ко мне, как бы сентиментально это ни звучало, Люсьен проявлял бесконечную доброту.

Стелла Уэст, любовница Ауэрбаха, в 1961 году переехала в Брентфорд, и он стал регулярно ездить к ней на поезде; иногда с ним приезжал и Фрейд. Она вспоминает эти вечера: «Мы устраивали субботние ночные трапезы. Обычно я ставила кусок мяса в духовку, на самый слабый огонь, и потом позировала ему [Ауэрбаху] часа два, пока мясо не приготовится. Иногда мои дочери приводили с собой друзей; мы накрывали в комнате большой стол, Фрэнк садился на одном его конце, я – на другом, и это было прекрасно»[274].

В начале шестидесятых Ауэрбах дважды писал Стеллу с детьми в саду их брентфордского дома: одна дочь держит морскую свинку, другая – кота (тот редкий случай, когда он писал людей частично по фотографиям). Один из вариантов этой картины висел у Фрейда до самой его смерти. Эта картина превосходно передает ощущение присутствия модели: ее сила, осанка, взгляд, личность предстают перед зрителем в почти сверхъестественной полноте.

Некоторые художники так называемой Лондонской школы разделяли любовь к определенным местам – не вообще к мегаполису, но к определенным его районам. В 1954 году Ауэрбах занял принадлежавшую ранее Леону Коссофу небольшую мастерскую в Северном Лондоне, между Морнингтон-Кресент и Риджентс-парком. Место не роскошное: «Внутри – ни туалета, ни горячей воды, это был домик XIX века». Зато этот строгий кирпичный куб обладал собственной историей. До Коссофа там работал Густав Мецгер, а еще раньше – с перерывом на проживание некоего «слегка жуликоватого деятеля» – художница Фрэнсис Ходжкинс.

В начале двадцатого века этот район вошел в историю живописи благодаря Кэмден-Таунской группе – Уолтеру Сикерту и художникам его круга. К середине шестидесятых Ауэрбах проработал там уже десять лет и установил порядок и принципы работы, которым следовал и полвека спустя. Его картины можно разделить на две категории. Первые – портреты, написанные в мастерской; модели брались из очень узкого круга друзей и близких. Затем пейзажи, тоже выполненные в мастерской, но по рисункам, сделанным на прогулках по окрестностям, которые Ауэрбах очень хорошо знал. В процессе такого гулянья-рисования он получал новые впечатления – ежедневную порцию свежих данных – и нес их к мольберту. Так он заставлял себя приступить к работе, получая также отправную точку для новых произведений: