Модернисты и бунтари. Бэкон, Фрейд, Хокни и Лондонская школа

Находясь в поисках нового направления, Фрейд был впечатлен высказыванием Бэкона относительно его собственных картин того времени: «Он говорил о том, сколько всего можно вложить в один мазок, меня это удивило и взволновало, и я понял, что нахожусь в миллионе миль от того, что могу сделать»[121]. Когда через полвека Фрейда попросили заново просмотреть его статью в Encounter, он решил добавить только одно – высказывание о важности краски, о том, что суть живописи, в конце концов, в краске.

Уинстон Черчилль выступает в Вестминстер-холле на церемонии по случаю его 80-летия. Сзади – его портрет работы Грэма Сазерленда

Проблема, которую Фрейд тогда обозначил для самого себя – это была задача, стоявшая лично перед ним, – заключалась в том, как совместить воодушевление от работы и густые, сочные краски с его собственной художественной программой: изображать отчетливую форму и текстуру каждого предмета. Решить задачу было нелегко, и начальные результаты мало кого удовлетворили, включая самого художника: «Я вполне сознаю, что делал ужасные вещи». Он рассказывает:

В Marlborough Fine Art у меня была выставка картин, которые я нарочно писал в гораздо более свободном стиле. Впоследствии Кеннет Кларк послал мне открытку, где сказал, что я специально подавил всё, что делало мою работу замечательной, или что-то похожее, и закончил так: «Удивляюсь вашей смелости». Больше я его никогда не видел.

Позже, в 1959 году, к Фрейду обратился журнал Time с просьбой сделать портрет шведского кинорежиссера Ингмара Бергмана для обложки[122]. «Фрэнсис Бэкон дал мне очень мудрый совет: соглашаться только при договоренности относительно оплаты, независимо от того, появится портрет или нет. Я объяснил, что работаю очень медленно и пишу только людей, которых знаю». Фрейд запросил тысячу фунтов, огромную сумму по тем временам. Представители Time ответили, что никогда раньше не выплачивали таких сумм и должны обсудить это на специальном совещании. Поэтому Фрейд согласился на меньший гонорар и спросил, сможет ли он оставить себе половину, если ему не удастся создать портрет.

С самого начала предзнаменования были дурными. Бергман, известный своей сварливостью и диктаторским характером, очевидно, никогда не слышал о Фрейде – а если и слышал, это не произвело на него впечатления. Фрейд рассказывал об этом так: «Он всё время исчезал, чтобы побыть со своей подругой, очень красивой актрисой, и я не могу его упрекнуть». Но Фрейда возмущало то, что Бергман велел ему затушить сигарету, приказал писать себя в профиль, с левой стороны, и – что хуже всего – не давал художнику времени, постоянно выражая удивление тем, что картина еще не закончена.

В конце концов Фрейд сказал Бергману, что ни один из них не получает удовольствия от этого процесса, и если режиссер согласится на достаточно длинный сеанс во время уик-энда, он сделает всё возможное, чтобы закончить портрет. Бергман ответил, что предпочитает проводить субботние и воскресные утра в постели с женой. Тогда Фрейд обратился к журналисту Time, который сопровождал Бергмана, со словами: «Я не имел никакого представления о том, как со мной будут обходиться, но был уверен, что не так». По взаимному согласию проект был закрыт. Позже Фрейд понял, что вся неразбериха случилась по его вине: «Я занял неправильную позицию и вел себя как поденщик, поэтому со мной так обошлись».

Этот случай, очевидно, был важен для Фрейда, поскольку он возвращался к нему несколько раз. Возможно, из-за того, что он получил важный урок. Никогда больше Фрейд не соглашался на подобные предложения и – за редчайшим исключением – не писал портретов на заказ. Путь вперед казался пугающе трудным, но художник следовал по нему в течение многих лет, пока его репутация снова не начала укрепляться.

Глава 8. Два альпиниста в одной связке

Я помню удивительное впечатление от ранних полотен Ауэрбаха, изображавших Примроуз-хилл: сплошь покрытые толстым слоем желтой охры, словно выдавленные на мокром крупном песке. Как будто после долгого созерцания Рембрандта ты уснул… и во сне вдруг оказался среди этого ландшафта.

Хелен Лессор, 1986[123]