Маленький «совет», возникший из семинара Веблена с надеждой объединить все американское общество, едва ли мог собрать сам себя. Слабо организованный Технический альянс был единственным уцелевшим остатком семинара 1920 года, и он вряд ли работал как слаженный механизм [Akin 1977]. Даже без организационного центра идеи Веблена привлекли небольшую, но преданную группу единомышленников, многие из которых (как и сам Веблен) во время Первой мировой войны служили в государственных структурах и имели расширенные полномочия. Среди наиболее выдающихся был инженер, ставший экономистом, Стюарт Чейз. Чейз обучался в Массачусетском технологическом институте, а затем оказался в числе знаменитого выпуска 1910 года в Гарварде (в который входили Уолтер Липпман, Т. С. Элиот и Джон Рид). После окончания университета он провел четыре года в Федеральной торговой комиссии, но в конечном итоге был уволен из-за того, что постоянно пропагандировал усиление регулирования [Westbrook 1980: 390].
Чейз, как и Веблен, выступал за сильное государственное вмешательство под руководством таких экспертов, как он сам. Он видел в таком вмешательстве залог увеличения эффективности, повышения уровня жизни и прочного социального мира. Чейз с легкостью поставил участие в политической жизни ниже материального благополучия, и все это во имя науки и прогресса. Как и в случае с Джеромом Дэвисом, военный опыт Чейза заставил его отказаться от акцента на том, что он позже назвал «моралистическим» реформизмом, в пользу научного подхода. (Чейз был настолько предан реформам, что свой медовый месяц на западе штата Нью-Йорк он потратил не на любования видами Ниагарского водопада, а на изучение безработицы в Рочестере [Chase, Chase 1916].) Чейз вслед за Вебленом – которого он называл «одним из своих кумиров в молодости» – утверждал, что человеческое поведение может быть эффективно сформировано государственной властью, если власть осуществляют правильные инженеры[333]
. В начале 1920-х годов Чейз помогал руководить Бюро труда, которое стремилось распространять идеи эмпиризма и эффективности среди моралистичных и неорганизованных американцев. Его книга «Трагедия расточительства» (1925) документировала расточительность капиталистического предприятия из-за дублирования действий, неэффективности распределения и неполной занятости. Ответ, как наставлял Чейз в духе своего наставника, состоял в том, чтобы создать «Промышленный генеральный штаб» для организации производства, сокращения отходов и повышения благосостояния [Chase 1925 : 26–41].В 1927 году интерес к контролю экономики со стороны экспертов привел Чейза в Советский Союз, где он возглавил группу специалистов, прикрепленных к рабочей делегации. Чейз сразу же занялся многими аспектами советской экономической политики, особенно Госпланом. Он быстро перестал беспокоиться о политической идеологии: его главным интересом были не «лабиринты догматических теорий», а «экономические реалии». Чейз заявил о преимуществе советского централизованного планирования – в то время еще с ограничениями НЭПа – перед капитализмом: «На бумаге социалистическая система лучше него. Ясно, прямолинейно и логично». Американский капитализм, напротив, был «промышленной анархией» [Chase 1928b: 15–16, 18].
Верный своему научному кредо, Чейз должен был собрать больше данных о советском планировании. Только с течением времени станет ясно, станет ли Госплан – уже готовый «смелый и беспрецедентный эксперимент» – ярким экономическим примером или «просто еще одним меморандумом для мусорной корзины истории» [Chase 1928b: 54]. Хотя он признавал резкие политические различия между советской и американской политическими системами, Чейз полностью сосредоточился на экономике. Сама демократия не представляла особой ценности, если только она не докажет свое экономическое превосходство. У него был один критерий как для американской, так и для советской политики: позволит ли планирование устранить расточительность и повысить уровень жизни? После возвращения из России он сохранил свой оптимистичный взгляд на советское планирование. Он сравнил Госплан с американскими агентствами военного времени, особенно с Советом по военным предприятиям («Упокой, Господи, его душу»), и с восторгом описал его власть над всей экономической деятельностью в Советском Союзе. Чейз поместил Госплан «на границе возможностей человеческого интеллекта». По его мнению, советская система обеспечила экономическую модель для Соединенных Штатов, сделав любые политические различия несущественными [Chase 1928с: 185–186].