Модернизация с того берега. Американские интеллектуалы и романтика российского развития

Эти дипломаты, которым все еще было запрещено ездить в Советский Союз, максимально внимательно читали западных наблюдателей за Россией и поддерживали с ними тесные контакты. Благодаря такому усердию сотрудники писали информированные отчеты о положении дел в Советском Союзе, включая сельскохозяйственные кризисы начала 1930-х годов. Например, в октябре 1932 года Сэмюэль Харпер из Чикагского университета разговаривал с американскими официальными лицами в Риге, предупреждая о растущем дефиците. Городские промышленные рабочие «недоедали», сказал он, и «хуже всего ситуация на Украине, которая в прошлом году [была] истощена чрезмерными государственными реквизициями зерна». Резкое снижение производительности сельского хозяйства продемонстрировало Харперу, что коллективизация обернулась экономическим провалом; она поддерживалась исключительно «по политическим и военным соображениям». Тем не менее Харпер пришел к выводу, что эти репрессии были неизбежным результатом «индустриализации в русских условиях», при которой великий прогресс сопровождается великим страданием. И худшее было еще впереди. Он предусмотрительно предупредил: «Нехватка продовольствия стала очень серьезной и может стать катастрофической через год». Но даже эти трудности не ослабили привлекательности «превращения России в мощную современную индустриальную страну» для «огромного числа ее жителей»[514]. Русские были готовы на жертвы, которые предстояло принести.

Отдаленные представительства Госдепартамента также присылали сообщения о надвигающемся в СССР продовольственном кризисе. В официальных письмах из Берлина и Белграда летом и осенью 1932 года упоминалось положение голода[515]. Из Парижа поступил доклад Уолтера Дюранти, который прибыл туда в середине декабря. Дюранти был достаточно пессимистично настроен относительно будущего положения дел в Советском Союзе, в значительной степени из-за «растущей серьезности нехватки продовольствия». Тем не менее Дюранти завершил свой отчет упоминанием о молодежи, особенно в городах России, которая была «как никогда полна энтузиазма и решимости двигаться вперед <…> в надежде на наступление лучших времен»[516]. Зимой 1932 года чиновники Госдепартамента сообщили о положении голода, но такие эксперты, как Харпер и Дюранти, призвали их рассмотреть эти трудности в контексте целей Советского Союза.

К апрелю 1933 года из европейских посольств поступил новый поток сообщений, многие из которых касались действий по оказанию помощи страдающим от голода украинцам. Группы помощи и этнические организации призвали Соединенные Штаты предоставить продовольственную помощь (или, по крайней мере, содействовать оказанию помощи частными лицами) Украине. Однако официальная реакция была сдержанной. Руководитель восточноевропейского отдела Келли, который не был дружественно настроен в отношении Советского Союза, ответил на просьбы о помощи сдержанной и дипломатически уклончивой банальной фразой: «По моему мнению, в настоящее время правительство не может надлежащим образом принять никаких мер». Госсекретарь Корделл Халл повторил эти слова в письме к вопрошающему сенатору[517]. Проблема вряд ли заключалась в его мнении об СССР. Келли по-прежнему враждебно относился к СССР, однако профессиональные стандарты его деятельности требовали аполитичной позиции. То, что он назвал «общепринятой практикой в области международных отношений», исключало какую-либо официальную американскую позицию по внутренним делам Советского Союза. Как в 1929 году Келли сказал антисоветски настроенному конгрессмену, «внутренние цели и политика советского правительства не имеют ничего общего» с американской политикой в отношении этого правительства, включая даже признание[518]. Или, как на запрос от Объединенных украинских организаций Соединенных Штатов (англ. United Ukrainian Organizations of the United States) ответил другой сотрудник восточноевропейского отдела: поскольку возможные условия голода, «по-видимому, напрямую не влияют на американских граждан или интересы, это правительство не в состоянии предпринять какие-либо действия в данном вопросе»[519]. Таким образом, профессиональная дипломатия предлагала внимательно наблюдать за внутренним устройством других стран, но придерживаться рационального взгляда на них – баланс, тщательно поддерживаемый Келли и его сотрудниками.