Модернизация с того берега. Американские интеллектуалы и романтика российского развития

К политологии этот бихевиорист обратился, подстрекаемый проблематикой иррациональности масс. Эту идею популяризировал в своих острых и пессимистичных исследованиях общественного мнения Уолтер Липпман. Мерриам и его соратники стремились перенести свою дисциплину с изучения политических идей и политических систем на изучение политического поведения. Они делали это со скептицизмом в отношении представительной демократии и некоторым недоверием к электорату – в случае Мерриама причина этого скептицизма крылась в том, что он сам на городских выборах проиграл местному политикану. Проект Мерриама по гражданскому обучению учел эти проблемы, а также затронул некоторые ключевые вопросы раннего бихевиоризма: насколько восприимчиво население к антигосударственной демагогии? Какие средства идеологической обработки или пропаганды – в те времена это были еще не такие грязные слова – могло бы использовать государство для обеспечения лояльности населения? Мерриам задумал широкий совместный проект, охватывающий изучение образования в фашистской Италии и Советской России, а также гражданского воспитания в многонациональных обществах, таких как Великобритания и Швейцария. Проект даже включал изучение ритуалов инициации в древних и средневековых военных обществах[270]. Неудивительно, что Харперу был поручен том о большевистской России. Это ознаменовало отход от его предыдущей работы по парламентской политике – отход, непосредственно связанный с его знакомством с ведущими политологами и их задачами.

Летом 1926 года Харпер прибыл в Москву, где принимал Мерриама. Оба были впечатлены масштабом советской деятельности в сфере образования в широком смысле этого слова. Харпер отметил, что советскому прогрессу препятствовало наследие дореволюционной России; это наследие, в свою очередь, во многом было связано с национальным характером. Создать советских граждан намного труднее, заключил Харпер в своей монографии, основанной на поездке 1926 года, потому что «отсутствие патриотизма является чертой, приписываемой многим русским». Но проблемы, порожденные русским национальным характером, не ограничивались этим недостатком. Харпер писал, что стремление Советов погасить крестьянскую апатию столкнулось с тяжелой борьбой, потому что эта «апатия развивалась в условиях и привычках русского прошлого». Только с «движущей силой энтузиазма» у советских лидеров была какая-то надежда на создание продуктивных и лояльных граждан. Таким образом, для преодоления глубоко укоренившихся упрямства и апатии необходимы кампании в области образования и производства [Harper 1945: 144–145; Harper 1929: 343; Harper 1931a: 157, 90].

На Харпера и Мерриама произвели впечатление всеохватность и пыл советской деятельности по культивации общественной лояльности. Мерриам заключил, что советская деятельность в области образования столкнулась с дополнительными проблемами, так как она имела целью искоренить большинство прежних форм лояльности: национальной, региональной, религиозной и этнической. Новые государства, такие как фашистская Италия, могли опираться на застарелый национализм, в то время как Советскому Союзу пришлось начинать с нуля. Неудивительно, что Мерриам считал СССР «самым интересным и наводящим на размышления экспериментом в области гражданского образования, богатым материалами для студентов, изучающих гражданские процессы». Но его восторги по поводу советского образования не распространялись на левые политические взгляды в целом. Мерриам примкнул к Национальной гражданской федерации (англ. National Civic Federation), организации прогрессивной эпохи, боровшейся за «индустриальный мир», которая после Первой мировой войны отклонилась вправо. Созданная в 1905 году для содействия «лучшему взаимопониманию» между трудом и капиталом, федерация к 1920-м годам стала убежденным противником Советского Союза, а также американских профсоюзов в целом[271].

В отличие от Мерриама, Харпер пересмотрел свое отношение к СССР, изучая его с точки зрения гражданского воспитания. В газетных статьях, написанных по его возвращении, Харпер дал самую высокую оценку советской деятельности по «воспитанию» крестьянства посредством образования. Благодаря этой деятельности, продолжал Харпер, советскую деревню заселил «новый тип крестьян». Их нельзя было назвать невежественными или запуганными, как их предшественников, эти новые крестьяне были «четко говорящими, недовольными и полными надежд» на будущее. Однако в своих статьях об этом явлении Харпер либо не слышал, либо не снизошел до того, чтобы услышать этих крестьян: он мало вдавался в содержание критики крестьян в адрес правительства, но тем не менее приписывал правительству недавно обретенную способность сельского населения четко говорить о своих недовольствах[272].