Модернизация с того берега. Американские интеллектуалы и романтика российского развития

Карьера Лео Пасвольского является примером превращения журналиста в специалиста «мозгового центра». Пасвольский приехал в Соединенные Штаты из России еще ребенком. Его отец, по словам одного друга, был левым журналистом «умеренно революционного характера», который справедливо опасался политической реакции после неудавшейся революции 1905 года. После окончания Городского колледжа Нью-Йорка Пасвольский продолжил карьеру своего отца, редактируя антицаристское «Russian Review», а также одну русскую газету, где обсуждали (предположительно) Троцкого во время его краткого пребывания в Бруклине[309]. Он также написал брошюру, восхваляющую экономический потенциал его родной земли: «Россия – это не страна необитаемых пустынь, по которым свободно бродят дикие животные», – жалобно начал он. Россия, заявил Пасвольский американской аудитории, может развиваться по европейскому пути, но только в том случае, если ее незрелый промышленный сектор сможет привлечь иностранный капитал: «Искра иностранного капитала разожжет [ее скрытые промышленные возможности] и высвободит всю эту совместную энергию для формирования новой России» [Pasvolsky 1917a: 97–98][310]. Пасвольский присоединился к своим коллегам – либеральным эмигрантам, приветствовавшим свержение царя в марте 1917 года; новое правительство, по его мнению, улучшило перспективы развития России.

Неудивительно, что энтузиазм Пасвольского по поводу Временного правительства быстро мутировал в антибольшевизм. Обеспокоенный тем, что он назвал большевистским «мятежом», Пасвольский критиковал радикальные группы, а также рабочих и крестьян в России, которых они якобы представляли. Он ругал «Ее Величество Толпу», которая теперь правила «на развалинах… русского духа». Хотя обычно Пасвольский был не склонен к таким духовным интерпретациям происходящего в России, он использовал понятие «Матушки-России» в качестве отправной точки в критике большевиков. Он писал, что большевистские лидеры слишком долго прожили в Западной Европе и превратились в обезумевших космополитов: «Для них Россия как Россия не существует. Для них существует мир, а Россия лишь его часть». Пасвольский также поддерживал американскую интервенцию против большевиков, даже выступив в качестве переводчика «документов Сиссона» – поддельных документов, которые якобы доказывали большевистско-немецкое сотрудничество[311].

Однако, несмотря на веру в русскую нацию, Пасвольский с достаточной неприязнью относился к большинству жителей России. Как и многие сторонники американской интервенции, он сомневался в способности крестьян к самодисциплине. В отличие от более ранних славянофилов, которые восхваляли крестьянина как воплощение русской души, Пасвольский утверждал, что интеллигенция «отражает национальную душу [России]», в то время как крестьяне были заняты только «примитивными формами поиска» [Pasvolsky 1920b: 683]. Поэтому он выступал за запрет продажи алкоголя в военное время как главное средство внедрения рациональности в русскую жизнь. Однако, даже несмотря на этот запрет на спиртные напитки, Пасвольский описал революцию и Гражданскую войну как массовый разврат, за которым последовало похмелье. Россия видела, как

…все узы, скрепляющие цивилизованную жизнь, разорвались в оргии разрушения, сама оргия вскоре закончилась, и массы, очнувшись от своего безумия, оказались уже в тисках железной дисциплины, навязанной решительной группой, которая одна не потеряла голову во время той оргии [Pasvolsky 1916b: 150].

Пасвольский возлагал мало надежды на рабочих или крестьян, обвиняя их во многих бедствиях революционной России. Недостаток у рабочих энергии лежит в основе всех производственных и транспортных проблем России, сказал он одному высокопоставленному дипломату; миллионы земледельцев были еще менее активны. Большевистская партия, со своей стороны, обязана своей силой в сельской местности демобилизованным солдатам, которые вернулись с «большевистскими идеями <…> но очень слабым желанием работать». Хотя Пасвольский направлял бо́льшую часть своей критики в адрес русских на низшие слои общества, он иногда сетовал на такие национальные черты русских, как идеализм и отсутствие основательности, – и то и другое омрачало перспективы экономического и политического развития, которые имелись у жителей Западной Европы[312]. В той мере, в какой перспективы России зависели от ее рабочих и крестьян, будущее выглядело действительно мрачным.