Модернизация с того берега. Американские интеллектуалы и романтика российского развития

Дин, вслед за предыдущими поколениями экспертов, подчеркивала непостоянство, «византийское раболепие» и политическую пассивность как причины нынешних экономических и политических кризисов в России. Учитывая эти черты, утверждала Дин, любая форма управления, основанная на участии населения, была бы «безнадежной». «Крестьянские массы», писала она, не могли действовать самостоятельно, но, по крайней мере, они знали достаточно, чтобы «жаждать руководства». Большевистское правление, хотя его и трудно было назвать демократическим, таким образом, соответствовало русскому характеру[316].

То, что касалось политики, касалось и экономики; русский характер определил советское развитие в обеих сферах. Русским рабочим, писала Дин, не хватало дисциплины, как у рабочих на Западе, что усложняло процесс индустриализации в Советском Союзе. И все же их «замечательная физическая выносливость» и многолетний опыт самопожертвования могли бы позволить развитию в советском стиле привести к успеху. Советские власти стремились обменять жертвы русских на «будущие выгоды, которые в конечном итоге достанутся государству» – другими словами, извлечь из населения ресурсы для финансирования государственной индустриализации. Дин считала, что такие жертвы в России начала 1930-х годов можно было принести легко, поскольку массы разделяли стремление большевиков к прогрессу: «Наряду с искренней заботой об улучшении условий жизни, заботой о матери и ребенке, новым гуманистическим духом, можно найти готовность без колебаний жертвовать человеческими жизнями для достижения планов, продиктованных сверху»[317]. Дин балансировала императивы экономического развития проблемами политических репрессий, но демонстрировала свое явное предпочтение первому. Свобода и права личности никогда не играли никакой роли в жизни в России, утверждала она, и поэтому русские не будут чувствовать их сохраняющегося отсутствия. Вместо этого они получили бы возможность пользоваться промышленными товарами, произведенными советской промышленностью[318]. Советам, возможно, потребуется принять «репрессивные меры» для создания этих отраслей, утверждала Дин в другом месте, но при этом у них не будет угрызений совести; они были готовы либо «сломать, либо преобразовать» крестьянина, как это необходимо[319]. Большинство американцев, по ее мнению, придерживалось аналогичных взглядов. Сравнивая в 1931 году американскую поддержку фашистской Италии с поддержкой большевистской России, Дин заверила читателей, что Советы завоевали большую симпатию американцев «за попытку коммунистов модернизировать экономическую жизнь России»[320]. Модернизация оправдывала любые жертвы, необходимые для ее достижения.

Взгляды Дин, хотя их вряд ли можно назвать точным выражением американского общественного мнения в целом, дают приемлемое представление о мышлении американских экспертов по России в 1920-х годах. Эти эксперты по-новому оценили советские цели, что во многих случаях стало прямым результатом повышения профессионализма специалистов по России. Институциональная форма сформировала интеллектуальное содержание. Реформаторы общественных наук, такие как Пол Дуглас и Эми Хьюз, применили свое видение к изучению советской политики в области социального обеспечения и труда. Опыт Джерома Дэвиса в России убедил его в ценности научной социологии. Случай Сэмюэля Харпера был самым показательным; давний враг большевиков, Харпер изменил свое мнение после изучения одной из главных проблем послевоенной политической науки – вопроса гражданского воспитания.

Новая институциональная структура повлияла на американские исследования России. В научном сообществе разветвленная сеть ученых-русистов укрепила свой авторитет на основе профессиональной подготовки своих членов. Эксперты использовали этот авторитет для доступа к политическим дискуссиям, как публичным, так и частным. Именно так Джеройд Робинсон и Роберт Кернер отказались от своих первоначальных подходов к славянской истории во имя профессиональных стандартов. Вера Дин и Лео Пасвольский, работая в недавно созданных «мозговых центрах», стремились к сбалансированности в своем анализе происходящего в России. В совокупности эти авторы предложили больше поводов для поддержки советской власти, чем для противостояния ей. Многие, такие как Пасвольский, Харпер и Дэвис, сводили к минимуму обсуждение общих политических целей большевиков в интересах объективности; их стремление к беспристрастности не влияло на аргументы, основанные на национальном характере. Другие, как Дин, утверждали, что политические репрессии вполне соответствуют русскому характеру. Оба утверждения – о национальном характере и о необходимости переносить трудности на пути к экономической модернизации – будут звучать еще чаще, когда Советский Союз пошатнется под влиянием высоких амбиций своего первого пятилетнего плана.

Глава 8 Романтика экономического развития