Модернизация с того берега. Американские интеллектуалы и романтика российского развития

К 1928 году новая экономическая политика подверглась нападкам как на экономическом, так и на политическом фронте. При НЭПе на рынках сельскохозяйственных и некоторых промышленных товаров были заметны улучшения по сравнению с периодом политики военного коммунизма, но это вряд ли решило экономические проблемы СССР. В середине 1920-х годов производство продовольствия значительно расширилось, но относительные цены между сельскохозяйственным и производственным секторами постоянно колебались, что привело к нескольким так называемым кризисам «ножниц цен». Тем временем промышленное производство приблизилось к довоенному уровню[321].

Перспективы медленного и устойчивого экономического роста – и даже это вряд ли было гарантировано – вскоре стали политическим вопросом. Тактические маневры И. В. Сталина на протяжении 1920-х годов превратили сферу экономической политики в политические интриги. Восходящий лидер большевиков часто менял альянсы, якобы связанные с экономической политикой, таким образом устраняя соперника за соперником. К концу десятилетия Сталин отправил своего самого грозного соперника, Троцкого, в ссылку, одновременно адаптируя его понимание быстрой индустриализации под контролем государства [Reiman 1987; Lewin 1968; Lewin 1974]. Торжественное начало первой пятилетки в 1928 году ознаменовало конец НЭПа и начало новой эры в истории России.

Пятилетки были призваны построить новое советское общество как в экономическом, так и в культурном плане. Как заявлял Сталин в 1929 году, отсталая Россия уступит современному индустриальному Советскому Союзу:

Мы идем на всех парах по пути индустриализации – к социализму, оставляя позади нашу вековую «рассейскую» отсталость. Мы становимся страной металлической, страной автомобилизации, страной тракторизации. И когда посадим СССР на автомобиль, а мужика на трактор, – пусть попробуют догонять нас почтенные капиталисты, кичащиеся своей «цивилизацией». Мы еще посмотрим, какие из стран можно будет тогда «определить» в отсталые и какие в передовые [Сталин 1949: 134].

Эти амбиции в отношении экономического роста сформировали – по сути деформировали – жизнь в Советском Союзе на следующее десятилетие и далее.

Для обеспечения ускоренного развития страны Сталин призвал к централизованному планированию. Одно центральное учреждение, Госплан, теоретически должно было координировать всю экономическую деятельность. Сторонники этой организации утверждали, что только такая координация может обеспечить приемлемые темпы экономического роста. Централизованное планирование, что было логично, также увеличило государственный контроль над экономическими процессами. Заданная планка была высока; Сталин требовал, чтобы Советский Союз за одно десятилетие вышел на такой уровень индустриализации, на достижение которого другим странам потребовалось в пять раз больше времени [Сталин 1951а; Carr, Davies 1969–1978].

Эти смелые, даже грандиозные ожидания вскоре стали планируемыми целями. В рамках первого пятилетнего плана на продуваемых всеми ветрами равнинах были созданы новые города: они были удалены от крупных населенных пунктов, но удобны для использования природных ресурсов. Коллективизация насильственно превратила сельскую местность, когда-то усеянную деревнями, в сеть огромных колхозов, которые было легче контролировать[322].

Эти грандиозные планы сопровождались высокими издержками, очевидными даже в оторванной от действительности оптимистичной официальной статистике. Советские граждане, за исключением нескольких избранных фаворитов Коммунистической партии, столкнулись с нехваткой продовольствия, одежды и жилья – по сути с дефицитом всего, кроме очередей. Уровень жизни, и ранее едва ли высокий, резко упал, поскольку люди изо всех сил пытались найти хотя бы самые основные товары. Жилье варьировалось от рваных палаток в сибирских степях до ветхих и тесных квартир, которые делили с незнакомыми людьми. Таковы были условия, в которых находились послушные граждане. Те, кого режим зачастую безосновательно называл саботажниками, кулаками или буржуазными пережитками, подвергались аресту, насильственному переселению, лишению имущества, ограничению доступа к основным товарам или даже казни. Тысячи стали лишенцами, «бывшими людьми», не имеющими политических или экономических прав[323]. Бремя пятилеток было столь же великим, как и их цели.