Моё пост-имаго

Полицейский паб… Сколько всего крылось в этих двух словах! По городу ходили жуткие – один страшнее другого – слухи о том, что творилось в стенах «Колокола и шара». Стоит отметить, что эти слухи были близки к правде и поговорка «Хуже констебля может быть только пьяный констебль» возникла отнюдь не на пустом месте. Полицейские пьянеют быстро, они не склонны к тихому, мирному, полусонному опьянению чьей-либо тетушки с бокалом шерри под мягкую музыку из граммофона. Под воздействием эля констебли порой превращаются в настоящих извергов, облаченных в форму и вооруженных дубинками, которые в это время редко остаются висеть на поясе.

Мистер Брекенрид, в свою очередь, подавал посетителям лишь эль собственного изобретения – «Синий заяц», иначе «Полицейскую пьянь». «Заяц» действительно имел синий цвет, помимо этого пах скипидаром, делал пьющих его чрезмерно агрессивными, а что хуже – вызывал очень быстрое привыкание: попробовавшие этот эль больше не могли пить ничего другого.

Вот и сейчас в пабе постоянно раздавались крики: «Подбавь, Брекенрид!», «Еще двух “Зайцев”!», «“Полицейской пьяни” нам!» – и бывший старший констебль щедро наливал большие пинтовые кружки, а мальчишки, которых в пабе было как блох на дворняге, спешно доставляли их к месту назначения, пробираясь через густые дымные тучи от трубок, сигар и папиреток.

Мальчишки эти были сыновьями, племянниками, а некоторые даже внуками господ полицейских, которых те приучали к славной жизни блюстителя закона с ранних лет. К примеру, в одном темном углу раздавался громкий хохот, который сопровождали многоголосые призывы: «Да! Бей его, Джимми!», «По голове! Нет! Не туда! Он же так сразу отрубится!», «В зубы бей!», «По лбу лупи!», «Про подбородок не забывай!» Джимми, мальчик девяти-десяти лет, испуганно молотил дубинкой какого-то несчастного смуглого человека, очевидно приезжего. Тот выл, орал, забивался в угол, вся его голова была в кровоподтеках, и с каждым ударом дубинки свежих ран на ней добавлялось. Ничего из ряда вон выходящего – просто некий отец учил своего сына, как правильно приветствовать в Габене господ иммигрантов.

В другом углу под одобрительный гогот старших двое мальчишек примерно одного возраста устроили драку – пытались повалить один другого на пол, запинать, даже выдавить глаза: «В деле поимки вертлявых любые методы сгодятся!» Заботливый дядюшка при этом учил племянника разбивать нос определенным образом: как разворачивать кулак, куда именно бить, чтобы «им» было больнее, чтобы «у них» все плыло перед глазами, но при этом «они» не теряли сознания. «Это целая наука, я бы даже сказал, искусство!» – важно сообщал дядюшка-констебль.

На втором этаже паба совсем мелкий мальчишка, чуть старше шести, но при этом ругающийся как портовый грузчик, под нетрезвые комментарии дымящих папиретками зрителей отбивался от здоровенной крысы. Крыса была едва ли не с него размером, худющая, с лысым хвостом и торчащими ребрами, с длинной оскаленной пастью. Всю ее плешивую шкуру покрывали уродливые черные отметины, словно о нее раз за разом тушили сигары и папиретки. Сражаясь с мальчиком, крыса свистела и рычала, разбрызгивая по сторонам слюну, пыталась ухватить ребенка зубами. А тот, держа своего жуткого противника за горло одной рукой, лупил его по морде сбитым в кровь кулачком другой. Проделывал он это весьма профессионально – было видно, что подобный бой для него не в новинку. Господа констебли кругом улюлюкали и хохотали: «Некоторые из них кусаются, Билли!», «Ты должен быть готов ко всяким грызунам, вылезающим из бедняцких вагонов!», «Наподдай как следует этому хвостатому!»

Посетители на обоих этажах паба шумели, как колесный пакетбот, запертый в железном банковском сейфе. Внизу, у стойки, было совсем не протолкнуться, на втором этаже было чуть поспокойнее и потише. Кое-кто там и вовсе пытался обсуждать дело, и означенным господам при этом почти даже не приходилось орать.

Для Бэнкса и Хоппера паб был вторым домом. Хотя для Бэнкса едва ли не первым – в «Колоколе и шаре» он появлялся чаще, чем в своей убогой квартирке над скобяной лавкой. Ну а сейчас, помимо, разумеется, мистера Брекенрида, вокзальные констебли были единственными, кто здесь работал.

Бэнкс и Хоппер чистили револьверы. Рядом с ними на столе стояли полупустые кружки и высокие стопки пачек с патронами.

– Думаешь, он сильно злится? – спросил Хоппер.

– Перебесится, – ответил Бэнкс.

Речь шла о старшем сержанте Гоббине. В сравнении с этим человеком Хоппер и Бэнкс были сущими невинными ягнятами. В Тремпл-Толл Гоббина боялись буквально все: лавочники, мастеровые, конторщики, ну и другие тоже. Если вы перешли ему дорогу, вас уже на следующее утро могли найти всплывшим в канале Брилли-Моу – и это в лучшем случае. В худшем ваше тело приняла бы городская канализация, и вас вообще никогда не нашли бы. Сержант Гоббин не терпел неповиновения, был до крайности жесток – в Доме-с-синей-крышей не нашлось бы тех, кто рискнул бы вызвать его неудовольствие.