Мой Бердяев

Но так ли уж последователен «атеист» – в духе Фейербаха и Ницше – Штейнер? «Теософия и антропософия вновь восстанавливают древнюю демонолатрию. Это есть отмена дела христианского освобождения человеческого духа и возврат к ста рому полуязыческому, полухристианскому гностицизму»[428]: Бердяев, к сожалению, редко произносил в связи со Штейнером ключевое слово: язычество[429]. В общерелигиозном аспекте, Штейнер все же атеистом не был: отрицая Единого Бога теизма, он признавал (причем в смысле не просто «чистого», а «практического» разума!) сонмы разнообразнейших «богов». «Всё полно душ и демонов», – согласно досократику Фалесу; именно таким, по – видимому, был «пантеон» Штейнера, знавшего, по его утверждению, доступ в духовный мир. В его трудах по разным поводам упоминаются различные его обитатели, – в первую очередь т. наз. космические Иерархии. Но, конечно, демонолатрии – религиозного поклонения демонам – у Штейнера не было, – его воззрение вообще не предполагает какого – либо «поклонения». Так что и слово «язычество» приложимо к антропософии условно, фигурально и указывает лишь на то, что атеисту Штейнеру все же симпатичнее красочное языческое многобожие, чем скучный в своей абстрактности монотеизм.

Важнее всего здесь трактовка Штейнером существа Иисуса Христа. Христос антропософии – Великий Солнечный дух, вождь тех духов, которые в эволюционном развитии опередили людей и ныне обитают в тонких оболочках Солнца. Но Христос – сверхчеловек ведет и остальное земное человечество: «В Христе явилось в человеческом облике высокое Солнечное существо как великий человеческий земной прообраз». Христос составляет «первооснову человеческого „Я“», и призвание христианина – раскрыть в собственном «Я» присутствующего там Христа в качестве высшего аспекта этого «Я». Христос противодействует обособлению людей – «христианство стало идеалом всеобъемлющего братства»[430]. В этих отдельных тезисах христологии Штейнера присутствуют даже и церковные интуиции – но Штейнеров Христос не мыслим теистически и, будучи Духом Солнца, скрывается, как и вообще в теософском воззрении, за личинами многих богов языческого мира.

«Ты, Ликей! Ты, Фойбос! Здесь ты, близко!
Знойный гнев, Эойос, твой велик!
Отрок бог! Из солнечного диска
Мне яви сверкающий свой лик!»

Так поэт – антропософ М. Волошин, заклиная на разный лад Аполлона, в действительности обращался к антропософскому Христу через посредство Солнца – не только природной иконы Христа, но и планеты его обитания[431]. Картина мира, используемая Штейнером, не та, которую создала Церковь, укорененная в семитском воззрении. Мир очеловеченный, доступный для опыта; Солнечная система, где царит своеобразный «геоцентризм»[432] – планеты эволюционируют, «подстраиваясь» под эволюцию человека, именно на Земле совершающего развитие; сонмы природных духов, таинственно участвующих в жизни людей и т. д. – антропософский универсум, действительно, больше походит на многобожный языческий, чем на суровые «небо» и «землю» Библии, сотворенные из ничего трансцендентно – неприступным Элогимом – Яхве.