Мой дом, наш сад

Я оборачиваюсь на голос. В центре безупречно белого пространства стоит на двух массивных, испещренных жилами лапах огромный кролик. Присмотревшись, я понимаю, что это вовсе не жилы, а стебли растений под его шкурой, такие же, какие впивались в Ланселота. Он белый, но какой-то грязно-белый, почти серый в этом кристальном пространстве. Пародия на Белого Кролика из Страны Чудес. Я не понимаю, игрушка это или же существо. Он весь порван, и плоть, слезающая с него выглядит одновременно и как ткань, один его глаз живой и черный, а другая глазница пуста, из нее, как хлещущая кровь, торчит кусок красного атласа. Пиджак на кролике старый и потрепанный, он расстегнут, и внутри, в брюшной полости, заперт часовой механизм, где стрелки скользят вдоль миниатюрных, но бьющихся органов. Плоть и металл слились вместе, медь шестеренок оплетают алые мышцы. Он один из Маленьких Друзей, думаю я, и в то же время - что-то иное. Я в голове Номера Девятнадцать, и я вижу его галлюцинацию. Понимание оказывается очень неприятным.

- Господин Кролик, - говорит Номер Девятнадцать утирая слезы.

- Ищи, - отвечает Господин Кролик. Он заводит стрелки, копаясь в своем животе, и начинает судорожно смеяться, с губ его срывается кровавая пена.

- Чужие! - вдруг орет он. - Здесь в твоей голове есть чужие! Смотри в оба!

И я делаю глупость, делаю первое, что приходит мне в голову, потому что мне очень страшно. Я не знаю, может ли Номер Девятнадцать почувствовать мое присутствие или его галлюцинация просто ведет себя в надлежащей степени безумно, но мне вовсе не хочется проверять.

Я открываю блестящий ящик, вижу там белобрысую девочку лет двенадцати, на коже у нее как экзотические, жуткие цветы, разлились гематомы. Я почти любуюсь на нее, хоть это и совершенно неправильно.

При следующей же попытке мне везет, ящик оказывается пустой. Я залезаю в него, упираюсь всем телом, задвинув крышку, так что всякий источник света исчезает. Внутри оказывается, предсказуемо, темно и очень холодно, я начинаю дрожать, а еще холоднее мне из-за амулета, я сжимаю его, пространство с трудом позволяет мне это простое движение.

Я закрываю глаза, стараясь сосредоточиться на биении собственного сердца и ни в коем случае не выдать себя. А потом под моими веками вспыхивает зеленый цвет, и когда я открываю глаза, прямо сквозь мою ладонь, светится изумруд. Я слышу далекие звуки утреннего леса, а потом, будто наяву, вместо крышки ящика, вижу поляну, прекрасную, облюбованную цветами и насекомыми, обласканную солнцем. Я смотрю на все так, будто бы лежу на траве, но мне все еще ужасно холодно и жестко, я в ящике.

Я думаю о том, ударюсь ли головой, если приподнимусь.

Глава 7

И когда я поднимаюсь, вместо того, чтобы удариться головой о крышку ящика, я оказываюсь под теплым, залитым солнцем небом. Вокруг зелено и очень светло, поют птицы. Трава еще мокрая от недавно прошедшего дождя.

Солнце замерло в той точке неба, что означает полдень или около того.

Я постепенно прихожу в себя, забывая о холоде морга, солнце ласкает мне нос, и я зажмуриваюсь. Я будто оказываюсь в раю, и мне невероятно хорошо, я никогда прежде не была в таком просторном месте. Поляна простирается, кажется, до самого горизонта, как море, а позади темнеет лес.

Я сжимаю амулет, на этот раз он теплый, впитавший жар моего тела.

Вокруг меня летают бабочки, жужжат пчелы, где-то далеко проносятся мимо стрекозы с почти прозрачными крылышками. Я слышу мальчишечий голос Номера Двенадцать:

- И ты всех убил? Всех-всех? Никого не оставил?

Я оборачиваюсь и вижу, как Номер Двенадцать колотит палкой муравейник. У него залихватские движения и смелый, злой вид.

- Да, - отвечает ему Номер Девятнадцать, голос его лишен всяких интонаций.

- Круто, - говорит Номер Двенадцать, а потом, сжимая в руках палку, обрушивается на муравейник сверху.

Номер Девятнадцать сидит рядом, он совершенно неподвижен, глаза у него закрыты. У его ног лежит Номер Четыре, покрытый трупными пятнами, по-восковому бледный и абсолютно точно мертвый.

Номер Двенадцать прекращает бой с муравейником, и вся мальчишеская веселость с него спадает, он смотрит в сторону мертвеца.

- Надо похоронить его.

Номер Девятнадцать едва заметно мотает головой. Он выглядит так, будто медитирует.

- Ты говорил, родители тебя ждут, - говорит Номер Двенадцать.

Номер Девятнадцать снова едва заметно мотает головой.

- Что ты имеешь в виду? - спрашивает он одними губами. - Я такого не говорил.

- Говорил!

- Не говорил!

- Ты соврал! Ты просто лгун!

- Ты лгун, если говоришь, что я такое говорил.

- Говорил!

- Нет.

Смешно смотреть, как они по-мальчишечьи препираются, и Мордред уже тогда был лгуном, надо же. Больничная рубашка на Номере Девятнадцать теперь кажется розовой, дождь размыл на ней кровь. Вся сцена - дети на летней поляне, цветы и насекомые, труп ребенка, смешная перебранка, розовая от крови больничная рубашка Номера Девятнадцать - тошнотворно-контрастна.