Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

Примерно в то же время я в свою очередь взобрался на стул с более мирным и до нелепости спокойным объявлением, что представители иностранной прессы должны ко мне присоединиться. Потом я провел импровизированную пресс-конференцию, объяснив, что сформировано новое правительство, что права людей будут соблюдены, собственность перераспределяться не будет, что в стране будут восстановлены порядок и дисциплина и так далее – вещи, в которые я тогда действительно верил. Увидев мою двухметровую фигуру на стуле, к нам подтянулись и несколько моих немецких друзей. Там был фон Боршт, бывший лорд-мэр Мюнхена, доктор Герлих, редактор Münchner Neueste Nachrichten, и другие, которые пришли со своими требованиями. «А, дорогой Ханфштангль, как рад видеть вас здесь, – сказал Боршт, старый друг моего отца. – Вы не можете помочь мне покинуть это место? Нас здесь держат, как заключенных».

Я провел его до главной двери, где дежурил человек из СА, Штрек, который позже стал личным водителем Гитлера. «Никто не выйдет наружу. У меня приказ. Только люди в форме могут командовать здесь, гражданские должны делать то, что им прикажут». Комплекс униформы, подумал я! И с годами он только усугубился. Так что Боршт и я удалились, я взял ему кружку пива из буфета, где, перебросившись парой слов с девочками-официантками, я прошептал на ухо Боршту: «Уходите через кухню». Так он и сделал. Таким же образом я вывел Никербокера и Ларри Рью и Герлиха, который находился в крайне возбужденном состоянии после вечерних событий. «Как прекрасно, Германия опять объединится», – бормотал он. Как только он добрался до расположения своей газеты, сразу же надиктовал огромную статью, прославляющую националистическую революцию, которая вышла на следующий день перед маршем на Фельдернхалле и стала одним из главных доказательств на суде против Гитлера, потому что подробнейшим образом описывала участие в путче Кара и Лоссова.

Спустя примерно полчаса главные конспираторы вернулись в зал. Гитлер снял свой плащ и предстал в приличной, если можно так выразиться, одежде: черный фрак и жилет, но сшитый по баварской провинциальной моде. Вряд ли он мог выглядеть менее похожим на революционера. Он был скорее похож на налогового инспектора в своем лучшем воскресном костюме. Удивительная вещь, он выглядел в этот момент совершенно спокойным. Лишь что-то в его глазах, некоторая сдержанность в поведении заставляли к нему присмотреться. У него все еще было поведение подчиненного, за исключением тех моментов, конечно, когда он начинал говорить, что он перед этим и продемонстрировал. Тогда Гитлер вырастал в сверхчеловека. Это была единственная ситуация, в которой он чувствовал себя полностью в своей тарелке. Представьте разницу между скрипкой Страдивари, лежащей в футляре, – просто несколько кусков дерева и кетгута – и той же скрипкой, на которой играет мастер. Сейчас он был тих и выглядел как немного нервничающий провинциальный жених, которых можно увидеть на сотнях снимков за пыльными окнами салонов баварских деревенских фотографов.

Все они выстроились на сцене. Кар, Лоссов и Зейссер, Людендорф, Фрик и Пехнер – все выглядели очень мрачно, осознавая историческую важность момента, и Гитлер в своем болтающемся мешковатом костюме, с большим значком в виде свастики на лацкане и Железным крестом слева на груди. Он не намеревался терять время. Он сделал короткое объявление о том, что сформировано новое правительство. Все участники принесли торжественную клятву, за которой последовало самое впечатляющее исполнение «Германия превыше всего», которое я когда-либо слышал. Я заметил Готфрида Федера, протискивающегося к этой группе сзади и пытающегося казаться важным. У него были намерения стать министром экономики в новом правительстве, но, к сожалению, там не было фотографа, чтобы запечатлеть его кратковременное присутствие среди великих.

На самом деле все происходящее было в высшей степени волнующе, и все еще шло правильно. Обладая врожденным пониманием массовой психологии, Гитлер нашел именно ту нужную формулу, которая помогла склонить на его сторону разные группы этого собрания. Большинство из них были образованными людьми, и в заговорщической клятве, данной на сцене, они почувствовали что-то от клятвы Рютли из шиллеровского «Вильгельма Телля», что разожгло их наивный политический романтизм. Гитлер был похож на Гамбетту[28], и это загипнотизировало присутствующих.