Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

Не думаю, чтобы об этом случае где-либо упоминалось, но однажды, возвращаясь из Кенигсберга, мы чуть не упали в Балтийское море. Мы сделали короткую остановку в Данциге и направлялись в Киль. Была очень плохая погода, очень облачно, но Бауэр поднял самолет выше уровня облаков, и мы летели под яркими лучами солнца. Однако мы не учли усиливающийся встречный ветер, и когда наконец мы спустились, то не видели ничего, кроме льющего как из ведра дождя. У Бауэра был включен пеленгационный маяк, но по каким-то причинам берлинская станция не работала, а станции в Бремене и Любеке прерывались и выдавали противоречивые данные. Горючее подходило к концу, и обстановка на борту крайне накалилась. Я сидел позади Гитлера, и, хотя он почти ничего не говорил, я видел, как у него на скулах ходят желваки. «Это Северное море», – воскликнул он. Его левая рука на маленьком откидном столике спазматически сжималась и разжималась, и тогда я вспомнил, что он не умеет плавать, и представил те чувства, которые Гитлер переживал в тот момент. Я неудачно пошутил, предположив, что скоро мы окажемся в Англии и, по крайней мере, можем надеяться на чашку чая, но Гитлера это не позабавило.

В конце концов он не выдержал, вскочил с места и заорал на Бауэра: «Вы должны повернуть на юг, это единственный способ добраться до суши», что, конечно, было правильно. Я не принимал в расчет встречный ветер и тоже думал, что мы пересекли Шлезвиг-Гольштейн над облаками и уже летим над Северным морем. Ситуация теперь стала очень серьезной. Баки с горючим были практически пусты, но в последний момент мы заметили берег с маленьким средневековым городом, который никто из нас не мог узнать. Нас сориентировал Генрих Гоффман. «Это Висмар», – внезапно крикнул он. Он вспомнил фотографию, виденную им много лет назад. Бауэр, который уже приказал нам пристегнуться и готовиться к экстренной посадке на поле, быстро прикинул, что он легко сможет добраться до аэродрома в Травемюнде, что он и сделал буквально на последних литрах бензина. Гитлер находился в полуобморочном состоянии, и это был один из редких случаев, когда я видел физические проявления его страха.

Эти поездки привлекали большое внимание со стороны иностранной прессы, и время от времени кто-то из корреспондентов присоединялся к нашим путешествиям. Нашей кампанией очень интересовался Сефтон Делмер из лондонской Daily Express, и он стал весьма желанным гостем среди руководства нацистской партии. Я был с ним однажды, когда он отправился на интервью с доктором Георгом Геймом, лидером Баварской крестьянской партии в Регенсбурге. В некоторых своих ремарках Гейм апеллировал к старым идеям баварского сепаратизма, и, так как это показалось мне позицией, с которой нацисты не могут согласиться, я уговорил Делмера проделать путь до Берхтесгадена и пересказать Гитлеру содержание этого разговора. Гитлер, конечно, был очень обрадован. «Это даст нам еще два миллиона голосов», – воскликнул, хлопая себя по бедру. Он действительно благоволил Делмеру и, став канцлером, с готовностью согласился дать журналисту Express первое эксклюзивное интервью.

Примерно к полуночи меня обычно звали, чтобы исполнить свою роль придворного менестреля. Гитлер обычно сидел, развалившись, в углу своего номера или в холле гостиницы, вымотанный выступлениями и общением с гауляйтерами, и говорил: «Ханфштангль, сыграйте мне что-нибудь». Это было непросто, так как у меня совсем не было времени практиковаться, и для начала приходилось наиграть пару пассажей, чтобы разогреть пальцы. Так что я начинал с Баха или Шопена или каких-нибудь маршей, но в конце всегда были «Тристан» и «Мейстерзингеры», а Гитлер сидел в полудреме и с удовольствием мурлыкал мелодии. Обычно это продолжалось час или чуть больше, часто я повторял его любимые пьесы, но это давало ему передышку, потому что Шоферишка, прозвище, данное Гитлером Зеппу Дитриху, не осмеливался прерывать нас или заговаривать с ним, и просто слонялся по другим комнатам с выпивкой или сигарой.

Там никогда не было никаких женщин. В этом темном углу его жизни всегда была огромная пустота.

Люди часто спрашивают меня, как Гитлер отреагировал на политические события того судьбоносного года, которые привели его к власти. Вопрос этот связан с тем простым фактом, что он не был политиком в привычном смысле этого слова. Он не интересовался ежедневным калейдоскопом событий на политической сцене. Он не гнался за альянсами и коалициями или временным тактическим преимуществом. Он желал власти, высшей и полной, и был убежден, что если часто говорить и воодушевлять массы, то это неминуемо приведет его наверх. Конечно, члены его окружения или местные гауляйтеры привлекали его внимание к конкретным событиям или региональным проблемам. Хотя общее содержание его речей было более или менее одинаковым, он работал над тем, чтобы усилить свои доводы и найти возможности для новых нападок и обвинений правительства и соперничающих партий.