Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

Я почти увидел, как упали асбестовые занавески. «Um Gotteswillen, Ханфштангль, они что, не понимают, насколько я занят? Господи, да о чем я буду с ними говорить?» «Но, герр Гитлер, – запротестовал я, – с ним абсолютно легко можно говорить о мировом искусстве, политике, архитектуре, о чем захотите. Это один из самых влиятельных людей в Англии, вы просто обязаны встретиться с ним». Но сердце мое упало. Гитлер придумал тысячу извинений, как он всегда делал, когда боялся с кем-либо встречаться. Когда он сталкивался с человеком, равным ему по политическим способностям, в нем снова просыпался неуверенный буржуа, человек, который не желал брать уроки танцев из-за боязни глупо выглядеть, человек, который приобретал уверенность только тогда, когда манипулировал беснующейся толпой. Я попытался предпринять еще одну попытку. «Герр Гитлер, давайте я пойду на обед один, а вы подъедете позже, как будто хотите со мной встретиться, и останетесь на кофе». Нет, он посмотрит, нам нужно завтра рано уезжать – об этом я слышал впервые, так как, по-моему, у нас было два или три свободных дня. «В любом случае говорят, что ваш Черчилль яростный франкофил».

Я позвонил Рэндольфу и, пытаясь скрыть свое разочарование, сказал, что он застал нас в самый неудачный момент, но высказал предположение, что Гитлер, возможно, присоединится к нам на кофе. Сам я приехал в назначенный час. Там были миссис Черчилль, спокойная и очаровательная, лорд Кэмроуз, профессор Линдеман, одна из дочерей Черчилля и еще пара молодых людей, имена которых я не помню. Мы сели за ужин примерно в десять, я с миссис Черчилль на правой стороне, хозяин напротив нас. Мы разговаривали обо всем, а потом мистер Черчилль упрекнул Гитлера за антисемитские взгляды. Я постарался представить ситуацию как можно мягче, сказав, что настоящей проблемой был наплыв евреев из Восточной Европы и их чрезмерное представительство в определенных профессиях. Черчилль слушал меня очень внимательно, заметив: «Передайте своему боссу от меня, что антисемитизм может дать хороший толчок в начале, но в качестве лозунга он не подойдет».

Я заметил, что лорд Кэмроуз на другой стороне стола очень внимательно слушал все, что говорит Черчилль, но, когда пришел черед кофе, бренди и сигар, мы с хозяином отодвинули наши кресла назад, и он стал доверительно говорить со мной. Я помню эту сцену до сих пор. В левой руке, прямо рядом со мной, он держал бокал с бренди, практически касаясь губ, так что его слова достигали только моих ушей, в другой его руке была толстая сигара. «Скажите мне, – спросил он, – что ваш лидер думает о союзе между вашей страной, Францией и Англией?»

Меня будто пригвоздило к креслу. Я чувствовал, как мои пальцы прорастают сквозь туфли в ковер. Чертов Гитлер, подумал я, вот возможность, которая даст ему престиж и удержит в рамках разума, а у него даже нет смелости прийти сюда и поговорить об этом. «А что насчет Италии?» – спросил я, чтобы получить представление о всем спектре идей Черчилля. «Нет, нет, – сказал он, – нам придется оставить ее на данный момент. Нельзя, чтобы все вступили в клуб одновременно». В отчаянии я заявил, что Гитлер очень заинтересован в обсуждении этого вопроса, и стал и дальше разглагольствовать, воодушевленный своими надеждами. Я подумал, что должен срочно привезти сюда Гитлера, и, повернувшись к миссис Черчилль, неловко извинился, что забыл позвонить домой и предупредить супругу, что задерживаюсь, и что мне надо позвонить. «Ну, конечно, попросите ваше жену присоединиться к нам», – сказала она.

Я позвонил в Коричневый дом. Гитлера там не было. Я позвонил ему домой. Фрау Винтер не видела его. Тогда я позвонил своей жене и сообщил, что не знаю, когда вернусь. Она устала и предпочла не ждать и не ехать к нам. Я вывалился из телефонной кабинки в холл, и кого я увидел в десяти шагах по лестнице – Гитлера в своем грязном белом плаще и зеленой шляпе, который просто прощался с одним голландцем, который, насколько я знаю, был другом Геринга и через которого, по-моему, в то время в партию направлялись деньги. Я был вне себя.