Мои друзья и горы.

В сезоне 1961 г. у нас появилась возможность организовать экспедицию на Памир с целью сделать восхождение на пик Сталина по новому маршруту. Это была самая высокая вершина в СССР (7495 м), и в те годы любое восхождение на нее было само по себе вызовом. А найти новый, никем не пройденный маршрут на такую вершину — вызов вдвойне. Чего еще надо для команды молодых ребят на пике спортивной формы, полных веселого задора и готовых горы свернуть ради очень странной цели — залезть на одну из самых труднодоступных гор Памира?

   Для меня никогда раньше не стоял вопрос, ехать с друзьями в горы или нет. Но в тот год решение для меня было далеко не простым. Дело в том, что моя молодая жена, Лана Спиридонова была беременна, и было непонятно, как она себя будет чувствовать и смогу ли я ее оставить. Поэтому мое участие в экспедиции было довольно проблематичным. И вот ребята уехали в горы в начале июля, я их проводил и уехал с женой на Черное море, куда вскоре прибыло и все семейство Спиридоновых. Надо сказать, что море и все красоты кавказского побережья меня тогда мало трогали. В мыслях я был вместе со своими друзьями, и дней через десять, глядя на мои терзания, Лана махнула рукой: «Ну, раз без этого ты не можешь, ничего не поделаешь, езжай!»

   Второй раз повторять не пришлось, и уже на следующий день я летел самолетом Адлер-Ош. Там каким-то чудом сразу попал на местный рейс Ош — Дараут-курган, и вот менее чем через сутки с момента моего бегства с Черного моря я оказался в Алайской долине. Дальше путь на Памир сначала проходил по скотопрогонной тропе через перевал Терс-Агар в Заалайском хребте до Алтын-Мазара. Там пешеходный путь заканчивался, и дальше нужно было переправиться через несколько рек, что без лошадей сделать было невозможно. Мне потребовалось два дня, чтобы уломать Декхан-бая, рабочего на метеостанции в Алтын-Мазаре, переправить меня через главную водную преграду, Сель-дару, на ледник Федченко. В конце концов, он, заломив немыслимую цену, согласился. Таким образом я и попал на этот самый остров, совсем рядом с ледником Федченко, но без возможности воспользоваться напрямую преимуществом такой близости.

  Все это было предысторией, а в тот день мне оставалось только пораньше лечь спать, что я и сделал, особо не задумываясь о дне грядущем. Я быстро заснул под убаюкивающий шум реки. Утром встал часов в пять, собрался и направился к намеченному месту старта. Здесь как-то вдруг все стало очень неуютным для меня. Неожиданно оказалось, что воды в «моем» рукаве Сель-дары было явно больше, чем накануне вечером. Очевидно, за предыдущие дни в правом рукаве накопилось слишком много камней, и вода, как и полагается, побежала туда, где сопротивление было меньше, то есть налево, ко мне.

Однако никаких резонов ждать перемен к лучшему не было, и, вспомнив исторические слова Юлия Цезаря «Жребий брошен!», я полез в воду. От намеченного места пройти ногами я смог всего несколько метров, после чего вода меня подхватила и понесла, и все, что я мог делать, это просто подгребать руками, отталкиваться ногами ото дна и стараться забирать влево ближе к отмели. Наконец, зацепился кое-как за камни — первая протока пройдена. Вроде бы успех, но за те немногие минуты, что я был в воде, я промерз насквозь, и это не гипербола. Руки, ноги целы, но еле двигаются, я почему-то задыхаюсь, как после спринтерского броска. Надо бы сделать разминку, чтобы согреться, но боюсь, что это не поможет. Лучше поскорее покончить с этой историей.

  Как я и ожидал, перебраться через вторую протоку оказалось гораздо сложнее. Здесь мне надо было от конца отмели попытаться пройти хоть немного вверх по воде, так сказать, «набрать высоты», чтобы у меня было больше возможности зацепиться за нижний край следующей отмели. Осуществить это оказалось очень трудно. Я сделал не более трех-пяти шагов против течения, как вода меня неожиданно опрокинула и потащила — уже абсолютно неуправляемого. С трудом я смог как-то сориентироваться, принять правильное положение — лицом вниз по течению — и из последних сил так отчаянно заработал руками и ногами, что буквально на последних метрах сумел поймать последний шанс на спасение и ухватиться за камни отмели. На четвереньках выполз на сушу, с трудом поднялся на ноги и почувствовал, что последние остатки тепла и сил вот-вот меня покинут. Не дав себе ни минуты передышки, снова ринулся в воду. Последняя протока была самая глубокая, воды было по грудь, но это уже не имело большого значения — важно было, что за ней шел коренной берег, и я уже точно знал, что надо делать в воде: главное — не сопротивляться течению, не давать себя опрокидывать и отгребать изо всех сил налево. Руки-ноги меня едва слушались, но промахнуться здесь было почти невозможно, так как запас расстояния вниз по реке до порогов был довольно большой.