А в 1973-м году было с большой помпой отмечено тридцатилетие Сталинградской битвы, в отечественной версии
А сравнительно юная корреспондентка пользовалась полным успехом, оказывалась в центре каждого стола и стаканы за нее поднимались с искренним удовольствием. Она и сама, конечно, пригубляла посуду. И однажды в несколько взвешенном состоянии облокотилась о поручень около кормы. И улетела в воду. Слава Богу, что теплоход в это время был на стоянке, так что попасть под винты ей не пришлось. Да и глубина после пары судорожных гребков оказалась по шейку. Ну, вымокла, так средство от простуды известно и тут же под рукой. Но Гена долго после этого говорил, что случайно не стал вдовцом последней жертвы Сталинградской битвы.
Но вскоре с самим Геннадием случилась очень неудачная ситуация, связанная, опять же, с бухалкой. Что-то они с женой поругались, он хлопнул дверью и ушел. Где-то пил, ну, потребности организма вошли с некоторое противоречие с малочисленностью в городе общественных туалетов. Он и поднялся на чердак в одном из домов, благо подъезды тогда еще не были под охраной кодовых замков. Дело житейское, но на его беду, милиция как раз в этот вечер проводила рейд по проверке подвалов и чердаков. Наткнулись на него в самой момент истины. А он вместо пасть в ноги и откупиться еще стал спорить. Переночевал в «обезьяннике». Это бы еще и ничего, но пошла телега на Иновещание.
Какое отношение такой случай имеет к пропаганде на Африку лично мне не понятно, но остался он в итоге без работы. Боец идеологического фронта должен быть быть безупречен в личной жизни! — как-то так.
Собрался он по месту происхождения в Алтайский край. Больше мы с ним не встречались. Да и Лика совсем исчезла из поля моего зрения.
Жизнь текла, я собрался и уехал на Севера, в нефтяную столицу Нижневартовск, сменил узкую специализацию, став из нефтехимика специалистом по подготовке нефти на промыслах и, более конкретно, по нефтяному газу. Получил квартиру, привез семью. Живем. Работаем, по осени собираем грибы и ягоды, солим на зиму рыбу и капусту, привожу я из командировок по полному абалаковскому рюкзаку московской еды.
Сынок растет, каждое лето его вывозим к морю. Иногда к Черному, но более к Балтийскому, в Палангу, в латвийские Саулкрасты и больше всего в Пярну. Да я еще все время катаюсь в командировки: Краснодар, Тюмень, Москва, Куйбышев. Или по Западной Сибири от месторождения к месторождению, от факела к факелу с приборами для измерения расхода газа. Когда летом посуху, а когда зимой и по уши в снегу.
Вот так уехал однажды недели на три, а по возвращению жена меня спешит обрадовать, что в наш город приехала моя старая приятельница, уехав с БАМа, где она провела несколько лет. Я, вообще-то, в Москве их не знакомил. Не был уверен, что этот богемный дом так уж понравится моей подруге. А тут полный восторг и всевозможное покровительство.
Во всяком случае, я увидел приезжую в своей старой куртке, а потом, ближе к зиме в старой синтетической шубке моей мадам. Я, признаться, несколько сомневался в прочности ихней дружбы, но пока что —
Поселились они с Валерой в малометражной квартирке в восьмиэтажном доме для специалистов у нас во дворе. Мы у них были несколько раз.
Роскошью эта хата не блистала, но Лика, как мне кажется, на всю жизнь сохранила «антимещанские» идеалы оттепельных времен, когда полированную мебель полагалось рубить дедовской чапаевской шашкой.