Мой горький Лондон

Мы уже сидели за столом, и в кружках дымился ароматный чай.

– «Граф Калиостро»?

– Да нет, это «Старый замок», кажется. Мари… расскажи о себе, – неожиданно попросила она.

– О себе? Да что рассказывать… Нечего рассказывать. Действительно нечего.

– Мне все интересно, правда. – Мы пили чай, и на столе уже образовалась небольшая горка фантиков.

– Ну родилась в этом городе в девяносто первом…

– В девяносто первом? Ребенок революции?

– Не смейтесь. Я горжусь, между прочим. Эпоха перемен, коренной перелом. Как-то отразилось на мне, по-моему. – Я глянула на нее, как она реагирует. Ничего вроде, слушает. – Была очень неспокойным ребенком, быстрым, – продолжаю я. – От бабушки бегала по огороду. На велосипеде гоняла с пацанами, а куклы терпеть не могла, да-а-а. Однажды клад с ребятами закопала, когда мне лет десять было, с деньгами: мелочь, правда, разная, но всем миром собирали. Под деревом – там, в старом районе, где бабушка живет. Каждое лето в деревню ездила, к сестре, а там собак много, я их боюсь с тех пор. И кошек много, и цыплят. Я их кормлю всегда, когда приезжаю, а тетя и довольна: лишняя пара рук, ей забот меньше. В детстве я сосиски любила, ну что вы опять смеетесь? Требовала их на завтрак, и обед, и ужин. В девяносто пятом-шестом, когда особенно трудная ситуация была, родители потеряли все свои деньги, нелегко было. Хотя обо мне всегда заботились в первую очередь. Но потом бизнес появился у них, сбережения всякие. Они постоянно в командировки какие-нибудь уезжают, и я дома одна. Это, конечно, хорошо, хотя без них скучно бывает. А к тому времени (это, наверное, девяносто восьмой был) я начала в художку ходить, ну, в художественную школу, и мне кажется, что от этого я как-то изменилась. А вскоре после этого, через несколько лет, Ваня погиб.

– Какой Ваня? – она зажгла сигарету и, словно бы погрузившись в свое далекое прошлое, замерла. Кончик сигареты подрагивал, а она все слушала, слушала…

– Он очень хороший человек был, друг мой. Ему восемнадцать тогда как раз исполнилось. Он-то меня и называл так – Мэри Джейн, – продолжаю я. – Хотя, быть может, он меня и не считал своим другом в силу моей умственной тогда еще незрелости, но я знала, что если мне плохо, он обязательно найдет слова и успокоит. – Пепел упал на стол, и она, очнувшись от своих давних воспоминаний или мыслей, поглядела на меня. – Когда у меня текли слезы, он спрашивал, что случилось, заступался перед тем, кто обидел, вытирал слезы своим вечно белым платком. А в художке, когда рисуешь, уходишь в себя, копаешься, оцениваешь. Много, наверное, факторов, не знаю. Но то ощущение счастья – оно как-то исчезло…

Повисло молчание. Но оно не тяготило, создавая неловкую тишину, когда нечего сказать. «Подожди минутку» – сказала Ксюха и пошла в комнату. Вскоре я услышала голос Flaw, это была песня Wait for me. Она была еле слышна. Фон. Ксения вернулась на кухню, села на стул и после недолгого молчания заговорила:

– Ощущение счастья… Возраст у тебя такой, понимаешь? И главное сейчас – не ошибиться, просто выбрать свой путь. И все.

– А вы?

– Что – я?

– Вы не ошиблись?

Она резанула взглядом:

– Не ошиблась.

Помолчала.

– Когда мне было десять, распался Советский Союз. Крах привычного, крах всего! Я своей шкурой чувствовала, что все изменится – и мое будущее, и мое… моя сущность. Но это было в миллионы раз лучше того, прошлого. Да что я об этом?

«… В жизни бывает такой период, когда чувствуешь, что заканчивается детство, и ты начинаешь ощущать на себе ответственность за свое будущее, за свою жизнь. Не ты одна это чувствуешь, поверь. Главное сейчас – не наделать глупостей, не выбрать неправильную дорогу, не запутаться в своих чувствах и в своем «я». Не бери в голову…» Мне показалось, она хотела сказать что-то вроде этого, эти слова повисли в воздухе, они были близко, и она точно хотела их сказать… Что-то похожее говорил мне Ванька. Потом, будто опомнившись, она потушила сигарету:

– Можно тебя спросить?

– Да, конечно.

– Ты совсем не похожа на человека, который каждый вечер бывает в таком состоянии… ну, словом, в котором ты была, когда мы встретились. Что с тобой тогда произошло? И еще: не зови меня «вы», идет?

– Постараюсь, надо привыкнуть. – Мне обычно трудно называть человека, который старше меня, на «ты». – В тот день я просто решила стать не самой собой, понимае… шь? На время стать другим человеком, как они , как все. Это очень помогает поднять свою самооценку – тоже на время, а потом становится стыдно – за себя, за окружающих, потому что они тоже как бы не против. Это очень странно, но это так. Они не против видеть рядом с собой то, что видели в моем лице в тот день. Все животные инстинкты как будто просыпаются. – И я, кажется, улыбнулась своей по-дурацки фирменной улыбкой.

– А что было бы, если бы я не увидела тебя, ты не подумала? – ее голос стал резким.

– Ничего не было бы… – осторожно говорю я. Что за человек передо мной?