Мой хвостатый друг

Плагос покачал головой и осторожно поцеловал любовницу в плечо. Кона улыбнулась: страшно нравились его прикосновения, нежные, но в то же время очень собственнические. Радовали его попытки заботиться. Пусть получалось не всегда, но желание помочь читалось в каждом взгляде. Будто наследник Тиасов и впрямь серьезно относился к связи с ней, считал, что они вдвоем навсегда и ничего не помешает быть вместе.

— Может, это оттого, что у меня не все слезы? — Плагос выпустил ее из объятий, взял в руки один из висящих на шее кристаллов и потер его.

— Не знаю, — Кона снова поежилась. В голове опять забродили невеселые мысли о тщетности попыток, и стало совсем неуютно.

— Сейчас принесу одежду, — улыбнулся наследник Тиасов и подмигнул, — облачимся, пока снова не понадобилось наладить связь.

Кона усмехнулась и покачала головой. Налаживание связи, конечно, занятие приятное, но для восстановления книги, похоже, бесполезное. Проводила Плагоса взглядом до лестницы и в раздумьях осмотрела привычную комнату. Вздохнула. Знать бы, что они делают неправильно… Наверняка дело в какой-нибудь ерунде, малости. Достала из сумки остатки старой книги и с нежностью пробежала по ней пальцами. Кожа переплета казалась теплой, почти живой. Будто там, за тонкой перепонкой обложки, билось сердце настоящего дракона. Огромного, страшного, но спокойного и справедливого. Чародейка подняла глаза и ахнула: вокруг снова наступали шершавые и холодные горы.

Откуда-то шел снег. Кона не понимала откуда, потому что там, наверху, совсем не просматривалось небо. Только камни. Снежинки падали на ее волосы, голые плечи, грудь, руки и не таяли. Чародейка сама себе напомнила сделанную из воска куклу: неживую, глупую и холодную. Слева хрустнула порода, и Кона испуганно оглянулась на звук. По узкой тропинке серо-коричневой змеей к ней спускался дракон. Небольшой, с запряженную лошадьми телегу.

Горные драконы были куда меньше, чем привыкли рассказывать о них в легендах, но зато намного опаснее. Редким смельчакам удалось выбраться из их владений. Издали хозяева гор напоминали надвигающийся кусок скалы, но, приближаясь, теряли свои истинные очертания, преображаясь в то, что больше всего боялся увидеть встреченный путник. Превращались, заставляя незадачливого визитера трепетать от страха, погружая его в беспросветное безумие и тотчас выпивая почти до дна жизнь жертвы. Много лет умение поглощать чужой ужас позволяло драконам не только отпугивать незадачливых охотников за сокровищами гор, но и продлевать собственную жизнь. Убивая других, рептилии набирались сил. И если бы люди боялись их меньше и навещали чаще, драконы бы существовали вечно. Не будь Кона полукровкой, к ней бы тоже уже приближалась огромная птица с ледяными когтями и перьями цвета запекшейся крови.

Но чародейка была почти своей, и спускающийся к ней дракон остался драконом и когда подошел вплотную. Он казался старым. На правой передней лапе у него не было пальца, левое крыло давно порвали в одном из боев, через всю морду проходил много лет назад заживший шрам. Кона подумала вдруг, что этот ящер и летает с трудом. Когда дракон делал шаг, с него сыпались чешуйки и, касаясь земли, будто капли едкой кислоты, исчезали с шипением.

— Пойдем, Кона, — выдохнул он голосом матери, и чародейка тяжело сглотнула. Когда она видела родительницу в детстве, та выглядела помоложе.

— Не хочу…

Мать осклабилась, обнажая острые зубы, сверкнула золотыми глазами и легонько подтолкнула ее мордой. А потом прошептала, шершаво, пугающе, повелительно:

— Нам пора! Сокровища ждут…

Кона хотела возразить, но тело отказалось подчиниться. Оно послушно последовало за неспешно вышагивающей рептилией. Тропинка обжигала холодом, колола мелкими камешками, ветер страшно раздражал кожу, и чародейка тысячу раз пожалела о своей наготе. Пригодился бы даже самый плохонький плащик. Мать не замечала ее неприятностей. Она лишь обволакивала своей волей и заставляла идти в нужном направлении.

Остановились около входа в пещеру, слишком маленького, чтобы дракон мог попасть туда в своей крылатой ипостаси. Родительница пропустила Кону вперед, пошипела для порядка и обратилась. Чародейка вздохнула с облегчением: человеком мать не пугала, напротив, казалась родной и близкой. В пещере было темно, тепло, пахло сыростью и полынной горечью.

— Куда мы идем? — поинтересовалась Кона, все еще надеясь, что сейчас мать больше походит на себя прежнюю и непременно ответит.

— За главным нашим сокровищем, — невозмутимо пояснила родительница, обгоняя в широкой части прохода.