Мой Кир Булычёв, мой Рэй Брэдбери и другие мои писатели…

Но дело даже не в этом. Дело в том, что с творчества этих двух писателей – француза и британца – действительно началось то, что мы сейчас называем фантастикой, то есть современная фантастическая литература. Фантастика как приём была и раньше. А точнее, была всегда. Апулей, Франсуа Рабле, Джонатан Свифт… Но именно после Жюль Верна и Герберта Уэллса фантастика стала обособленным направлением мировой литературы, обладающим рядом неотъемлемых, специфических, общих черт, а по мнению некоторых специалистов, даже отдельным жанром – споры об этом идут.

Итак, отцы-основатели. Однако при сравнимом вкладе этих двух авторов в дело формирования фантастики они крайне неравны по части вклада в мировую литературу. Неравны в первую очередь литературно-художественные достоинства их произведений. Жюль Верн – писательфантаст, не меньше, но и не больше, автор книг для пытливых юношей. А Герберт Уэллс – большой писатель. Современный британский писатель Брайан Олдисс, который также известен как фантаст, но является автором произведений самой разной стилистики (вплоть до либретто комической оперы), назвал Уэллса «Шекспиром научной фантастики». Да, научной фантастики, но – Шекспиром. Джон Бойнтон Пристли считал Уэллса «человеком, чьё слово внесло свет во многие тёмные закоулки жизни». Кроме того, в Британии его – возможно, единственного из литераторов XX века – называли Великим Англичанином.

Взглянуть на Уэллса по-иному российскому читателю помогает глава о нём в книге ушедшего от нас в прошлом году литературоведа Владимира Гопмана «Золотая пыль. Фантастическое в английском романе: последняя треть XIX–XX вв.». Он преподавал в Российском гуманитарном университете, много написал о британской литературе, а за вышеуказанную книгу получил приз «Серебряный РосКон»… Так вот, Гопман приводит интереснейший материал из редкой, изданной в 1966 году в Баку, работы писателя и исследователя фантастики и фантазии вообще Генриха Альтова, с которым был, по-видимому, знаком лично. «Альтов анализирует творчество Уэллса, выбирая три критерия: идея, выдвинутая писателем; отношение к ней его современников; возможность осуществления идеи с точки зрения современной науки». Оказывается, что из восьмидесяти шести научных предположений, выдвинутых Уэллсом в своих произведениях, тридцать уже сбылись, двадцать семь почти наверняка сбудутся и ещё двадцать «можно считать принципиально осуществимыми». Только девять предвидений англичанина ошибочны. Уэллс предсказал: «атомную бомбу, способы использования атомной энергии (при том, что сам Резерфорд назвал мысль об этом вздором), атомную электростанцию – интересно, что Уэллс в 1913 году писал, что она появится в 1953 году, и ошибся на год: первая советская АЭС начала работать в 1954 году; использование авиации в военных целях; танки – за 30 лет до их появления; оптические квантовые генераторы; искусственное получение алмазов; гипнопедию, применение гипноза для лечения психических заболеваний и многое другое». Даже принцип трёхногих машин марсиан, высмеянных современниками писателя, сейчас используется в бионике.

Жюль Верн был популяризатором науки, читал научнопопулярные журналы и облекал их содержание в беллетристическую оболочку, а Уэллс сам был учёным-мыслителем. И термин «научная романистика» (scientific romancеs), который он применял к своему творчеству, гораздо точнее и глубже, чем привычный нам «научная фантастика» или «научная беллетристика» (science fiction).

Первой книгой Уэллса, учившегося у Томаса Хаксли (в более привычной транскрипции Гексли), ученика Чарлза Дарвина и деда Олдоса Хаксли, был учебник по биологии. И уже в нём выразилась особенность его творческого приёма: подходить к литературе с позиций учёного, а к науке – с образным мышлением художника. Он пишет: «В книге природы записаны, например, триумфы выживания, трагедия смерти и исчезновения, трагикомедия деградации». И дальше самое главное: «Зоология, в сущности, есть философия и литература для тех, кто может прочесть её знаки».