Мой любимый шотландец

Хэтти попыталась представить, как часами стоит в сырой школе перед мольбертом и с акварельными или масляными красками, а жители поселка позируют ей один за другим… Невозможно! Времени у шахтеров в обрез, днем они свободны только по воскресеньям, и ей пришлось бы остаться в Драммуире на долгие месяцы, чтобы нарисовать всех. Можно сделать наброски, потом вернуться в Лондон и раскрасить их уже дома… Она покачала головой.

– У меня есть идея получше! – И для этого придется поговорить с Люцианом.

Хэтти попрощалась с Мари, взбежала по лестнице и ворвалась в номер, исполненная пылкой решимости. Она резко остановилась. Посредине стояла ванна, и в ней сидел Люциан, выставив мокрые плечи и коленки – посудина явно была ему маловата. Хэтти рефлекторно зажмурилась.

– Прости, любимая, – расслабленно протянул муж, – что принимаю ванну прямо здесь.

От воды повеяло теплом, душистым вереском и сосной. Черт возьми! Хэтти могла бы удрать и вернуться, когда Люциан оденется, но она слишком загорелась новой идеей, к тому же они были женаты.

Девушка открыла один глаз.

– Ты не против?

Он усмехнулся.

– Нет.

От его кожи медленно поднимались струйки пара. Зачесанные назад волосы не смягчали жестких черт лица, и сейчас Люциан как никогда походил на бродягу, причем выглядел весьма живописно. Хэтти встряхнулась.

– Мне нужен фотографический аппарат!

Люциан поднял голову.

– Зачем?

– Для шахтеров!

– К чему шахтерам аппарат?

– Похоже, у них нет обычая фотографировать своих близких.

– В такой захолустной и бедной общине? Нет, конечно.

Хэтти задрожала. «Меньше пафоса, Помпончик!» Она прошлась вокруг ванны.

– Представь, каково жить с чувством вины из-за того, что забываешь лица родных!

– Очень даже представляю. – Люциан поерзал, плеснув водой на пол. – Что эти женщины с тобой сделали?

– Ничего, – заверила Хэтти. – Они были вполне дружелюбны.

Он рассматривал ее слегка насмешливо. Хэтти вспомнила о шрамах, скрытых сейчас водой.

– Черные легкие, – проговорила она. – Вот почему ты не куришь?

– Верно подметила.

Хэтти сообразила лишь по дороге в гостиницу.

– Да. От тебя никогда не пахнет дымом. – Вероятно, поэтому его аромат всегда такой свежий, а зубы – белые. – Почти все мои знакомые неравнодушны к папиросам. Они даже утверждают, что курение полезно.

Он фыркнул.

– Утверждать можно что угодно. Я знаю, как действует на людей черный дым, и сомневаюсь, что разные виды дыма сильно отличаются друг от друга.

Похоже, годы в пыли и саже вызвали в нем отвращение к грязи и повышенную чистоплотность. Люциан мылся и утром, и вечером, а душевая комната в Белгравии была оборудована по последнему слову техники.

Хэтти отодвинула стул и потрясенно присела, не в силах совладать с чувствами. Люциан посмотрел на нее пристально.

– Я спрошу у мистера Райта. У него есть аппарат.

Она покачала головой.

– Мне нужно сфотографировать каждого жителя поселка, и я не хочу нервничать из-за того, что аппарат может понадобиться владельцу. Портретов будет сотни три, если не больше.

– Ты умеешь пользоваться аппаратом?

– Нет, но могу научиться. Мне кажется… – Она заколебалась. – Мне кажется, я должна сделать это сама.

– Понимаю.

Раздался плеск – Люциан потянулся за полотенцем. Хэтти наблюдала из-под опущенных ресниц, как он лениво провел влажной тканью по коже и упругим мышцам под ней – по предплечьям, плечам, груди, шее, и все мысли о фотографиях вылетели у нее из головы. Натренированный глаз художницы, привыкшей анализировать контуры предметов и человеческого тела, никак не мог оторваться от мускулистого, идеально очерченного торса: четкие линии грудной клетки, явно выраженный изгиб дельтовидной мышцы, слаженно двигающиеся бицепсы и трицепсы… Ей захотелось его нарисовать. Только не в образе Аида, скорее Гефеста – бога драгоценных металлов и шахт, с молотом в руках, кующим оружие для праведного дела…

– Почему они не уедут? – хрипло спросила Хэтти. – Почему не займутся чем-нибудь другим?

Люциан помрачнел.

– Знаешь, трудно взять и все бросить, даже если такая жизнь тебя убивает.

– Ты же бросил!

– Да, но из той жизни меня буквально вытащили за шиворот, – напомнил Люциан. – Шахтерская община – сплоченный коллектив. В трудную минуту с тобой поделятся последней рубашкой и отдадут последний грош, однако осмелься преступить черту – к примеру, начни носить кепку на иной манер, придумай новый способ добычи угля – и твои же собратья примутся над тобой издеваться, боясь, что ты лучше их, что твои запросы выше твоих возможностей. Власть имущие тебя тоже не примут, потому что ты ешь, одеваешься и думаешь не так, как они, и твои запросы, опять же, выше твоих возможностей. – Он небрежно махнул рукой. – Не стоит винить людей, что они остаются, винить нужно обстоятельства, которые превращают жизнь в ад.

Хэтти вспыхнула.

– Я вовсе их не виню!

Однако прежде она ничуть не скрывала своего отношения к его манерам, происхождению и пагубному влиянию на ее положение в обществе. Отчасти девушка поступала так потому, что боялась низменного влечения к нему. Пытаясь принизить Люциана, она надеялась умерить свою похоть. Какой стыд!