Мои миры

Вот так же два года назад холодным октябрьским утром самолёт уносил меня в далёкий забайкальский край. В неизвестность. Я улетал от домашней жизни, от своих планов, от нравящейся мне работы. Улетал, чтобы отдать конституционный долг. Интересно, когда успел задолжать? Из тысяч призывников, отправившихся из своих домов с такой же целью, мне повезло больше, чем многим. Я не попал ни на войну, ни в какую другую авантюру или заваруху, унёсшую жизни моих сверстников. Увидел то, что вряд ли когда-нибудь увидел бы, сложись обстоятельства по-другому. Гордые грифы, парящие над пустыней. Миражи, порой более реальнее, чем настоящие объекты. Перекати поле. И всё-таки мне было жалко два года своей жизни. Впрочем, самое главное, что я был жив, здоров и не прошёл через «мясорубку» называвшуюся интернациональным долгом.

Вдалеке за иллюминатором показалось маленькое светлое пятнышко. Наш борт начал снижение. Куда? Зачем? Некоторое время спустя светлое пятно увеличилось и стало размером с блюдечко. «Интересно», — подумал я, продолжая вдавливать лбом стекло иллюминатора. Тем временем прошла стюардесса и попросила пристегнуться. Зная, что дозаправку мы должны делать только в крупных аэропортах, я был немного удивлён. Снижение продолжалось. Немного погодя мы стали различать нефтяные вышки с горящими на них факелами. Казалось, что стояли маленькие модельки. А когда наш борт выровнялся и пошёл на сближение с взлётной полосой, светящееся пятно стало резко увеличиваться и с бешеной скоростью, словно сорвалось с цепи разбегаться во все стороны, а когда дошло до горизонта, то стало переваливаться за него подобно огненной лаве. Колёса коснулись посадочной полосы и скоро мы остановились на дальней стоянке аэропорта. Это был Омск. Выйдя из самолёта, чтобы побродить полчаса по земле, я огляделся вокруг. Ни скопления огней, ни нефтяных вышек. Всё убежало за горизонт. Вокруг нас были только звёзды и свежий, насыщенный, ночной воздух. Я с наслаждением вдохнул полной грудью. В Гоби, где служил, можно было вдохнуть полной грудью, но почувствовать, как кислород пробирается внутрь тебя, как расползается по клеточкам твоего организма, не получалось.

Скоро мы опять были в воздухе. За окном чернота. Уселся поудобнее в кресле и закрыл глаза. Не хотелось ничего вспоминать. Два года чёрной дырой висели на моей судьбе. Из них вынес только одну истину: не зарекайся и не осуждай людей, пока не побывал в подобной ситуации. Потратить на эту истину два года мне было жалко.

Нас собрали после отбоя в штабе. Все были возбуждены и взволнованы. Стоял гул, которого мы не слышали с гражданки. Говорили все много, шумно и громко. Обменивались адресами. Радовались, увидев среди демобилизующихся знакомые лица. «Стройся!»— раздалась команда, и всё сразу затихло. Привычно образовался строй. Начальник строевого отдела прошёл перед нами, придирчиво делая замечания. А надо сказать, что тогда была мода у «дембелей» на офицерские шапки. Увидев на «дембеле» новую солдатскую шапку, офицер озверел и приказал отобрать, а взамен выдать старую, поношенную. Таких бедолаг, которые хотели ехать домой в форме, положенной по уставу, нашлось несколько человек. Я оказался в их числе. В начале моей службы с горем пополам уберёг свою форму от посягательств «дедов», а по окончании службы офицер отобрал головной убор. На меня нахлобучили старую, замусоленную, больше похожую на таблетку и я пошёл на посадку. Ребята из моей роты, которые в эту ночь были в наряде по штабу, взяли мою шапку якобы для себя, а когда я запрыгивал в машину, быстро и незаметно отдали её мне. Машины тронулись в путь. Подъезжая к КПП, я в последний раз увидел офицерский клуб, в котором прослужил эти годы. У меня было двоякое чувство. Во-первых, я знал там каждую досочку, каждый уголочек. Во-вторых, чувствовал свою отчуждённость от него. Машины прошли КПП. Огни гарнизона ещё долго светились в ночи, постепенно уменьшаясь и, наконец, совсем пропали. Ночь поглотила нас. Тишина. Оживление, охватившее в штабе, исчезло. Лишь изредка кто-нибудь бросал ничего не значащие фразы, но и они тонули в темноте. Мне вспомнилось, как за два года до этого также ночью, усталые, голодные и замёрзшие, мы возвращались после поисков разбившегося истребителя, и нас по ошибке завезли в тот гарнизон, в который мы ехали сейчас для посадки на поезд.

Я открыл глаза. Мерно гудели турбины самолёта. По салону заходили ребята с гитарой. Они, после долгих переговоров с бортпроводницами пытались устроить концерт по бортовой трансляции. Но из динамиков больше был слышен скрежет, обрывки голоса и иногда гитара. Ко мне подсел один из земляков и предупредил, что все питерские собираются в аэропорту после посадки вместе. Разговор не клеился, и он вернулся на своё место. Самолёт сделал небольшой разворот и выровнялся. Я снова закрыл глаза.