Мой немой Афган

К своим наградам все относились очень ревностно, находили различные места, чтобы их сохранить, не потерять или чтобы не украли – всякое могло быть. Своим лучшим друзьям говорили, где находятся награды, на случай ранения или гибели, и куда их пересылать. Награждение тоже проходило по-разному, в зависимости от обстановки, отношения к этому командования, места службы и других обстоятельств. Вручали и торжественно перед строем, и в кабинете начальника отделения кадров или так: сунут картонную коробку с орденом и орденскую книжку – и будь здоров. Сейчас обидно, а тогда не всегда было до торжеств, да и внимания на это меньше обращали, главное было, что награда пришла, в своем коллективе обмоем. Отмечали и обмывали так же, как на войне: орден, медаль или звездочку за звание в кружку с водкой, выпиваешь и представляешься старшему командиру. Да, отношение к наградам было трепетное, доставались они дорогой ценой почти всем, а кому по-другому, так это пусть будет на их совести и чести.

Хочу рассказать один эпизод, характеризующий отношение солдат и офицеров к наградам. После окончания военной академии я служил на Дальнем Востоке, в Приморском крае, командовал отдельным батальоном в деревне Корфовка. Часть стояла совершенно отдельно, в тайге, в 300 метрах от китайской границы. Боевое дежурство, за проволокой, ежедневно несли более 150 военнослужащих. Первые части из Афганистана стали выходить летом 1988 года, и к нам в соединение пришло дослуживать около 100 солдат срочной службы. Почему их, в качестве исключения, не могли уволить досрочно, на три-четыре месяца раньше, я не знаю, но думаю, что такой ответственности никто на себя брать не хотел, да и прецедент создавать не решались, а могли бы.

Сто солдат распределили равномерно по отдельным батальонам. Надо сказать, что комбатом-«афганцем» в соединении я был единственным, да и офицеров, прошедших Афган, было еще мало, по два-три на батальон. Так как наш батальон единственный стоял отдельно от штаба и укомплектован был полностью, «афганцев» мне не дали, а распределили для контроля в батальонах поближе к штабу и управлению. Дня через три-четыре меня вызвали командир соединения и начальник политотдела. Когда я прибыл в штаб, мне объяснили, что солдаты-«афганцы» ведут себя вызывающе, выдвигают различные требования, на контакт с офицерами не идут и даже избили несколько солдат, служивших в батальонах с момента призыва. Меня попросили поговорить с ними, узнать их просьбы или требования и, если возможно, часть забрать к себе в батальон.

Выйдя из штаба и направляясь к месту встречи, я испытывал различные чувства. Волнение, потому что предстояла встреча с теми, кто совсем недавно вышел из района боевых действий, оттуда, где я душой еще находился, несмотря на прошедшие пять лет. И тогда, и сейчас ко всем прошедшим Афганистан я испытываю самые дружеские, близкие чувства боевого братства, как говорят, «мы с тобой одной крови – ты и я». Также я понимал, что надо обязательно справедливо разобраться, помочь, а если потребуется, и «пресечь анархию на корню», ну и конечно, мысли, что если забирать, то всех, и тогда как и где у себя в расположении я их размещу.

Издали я заметил солдат, что-то бурно обсуждавших, потом, увидев меня, они начали строиться в две шеренги: построение получалось плохо, суетились. Не только одинаковая форма, одинаково коричневый, въевшийся в кожу загар лица, шеи и рук, но и одно на всех лицо солдата, прошедшего войну, без национальности, и глаза затравленных волчат, встретивших обиду и несправедливость, но готовых драться за жизнь. Какой-то сержант крикнул «смирно», они вытянулись, пытаясь принять строевую стойку, но смотрели не мне в лицо, а на китель, где были орденские планки и нашивки за ранения. Всё оценив, все вместе и почти одновременно, забыв устав и солидность бывалых бойцов, они, как волчата к матери-волчице, бросились ко мне. Я понял все сразу, как понимают друг друга родные люди; глядя в их глаза, я видел все ими пережитое после выхода из Афгана. Видел сопровождающих их в путешествии по Союзу, через всю страну, офицеров (конечно, не «афганцев» – наверху не всегда придают значение таким «мелочам»), молчаливое непонимание друг друга, да и нежелание понять. Обязательное сравнение со своими командирами, оставшимися там и продолжавшими воевать. Дальше я видел постоянное ожидание чуда, а вдруг все-таки уволят раньше, зачтут боевые действия, а вместо этого – построения, прохождения строем и с песней и обидное в спину «вояки», за неумение держать равнение в стою. В ответ неумные командиры получали снисходительные или насмешливопрезрительные взгляды, как будто говорившие: «Здесь-то ты орел, а вот каким будешь в первом бою, интересно было бы посмотреть». Хочу сказать, что «афганцы», как правило, не кичатся своими подвигами, наградами и участием в боевых действиях. Это бывает только ответной реакцией на несправедливость, беззаконие, грубость, крики, мат. Тогда уходят тупо в себя, и не пробьешь, или отвечают грубо, или бьют.