Мой отец Валентин Серов. Воспоминания дочери художника

В 1891 году у папы была небольшая мастерская в Пименовском переулке, по соседству с мастерской Коровина. В этой мастерской был написан портрет Коровина на диване. В ней было очень холодно, и Коровин уверял, что после позирования у него спина примерзала к стене.

Петр Петрович Кончаловский, тогда гимназист, со своими братьями студентами, Максимом Петровичем и Дмитрием Петровичем, часто приходил к Серову и Коровину[127]. Как-то они застали обоих художников во дворе, стрелявших из монтекристо по крысам, которых там было очень много. Оба художника были жизнерадостные, веселые, и всегда, говорит Петр Петрович, ожидалась от них какая-нибудь шутка.

Видались они часто, но у нас Коровин бывал редко. Встречались они с папой в Школе живописи, где оба преподавали, на выставках, на заседаниях, в ресторанах, у Шаляпина.

Иногда Коровин приходил к нам почему-то с черного хода. Жил он близко от нас и вызывал папу на лестницу.

Там они обычно обсуждали семейные конфликты Коровина.

Коровин по неделям не являлся на занятия в Школу живописи. Папа посылал ему с кем-нибудь из сыновей записку: «Может быть, зайдешь в школу. Платят деньги».

Коровин очень любил драгоценности, любил не за их стоимость, конечно, а за красоту игры камней и сочетания их с золотом. У него было много колец. Носил он то одни, то другие. Он всегда удивлялся и укорял папу за то, что тот не покупает их маме, и подарил маме сам очень красивые две брошки – одну старинную с голубыми сапфирами и жемчужинами, другую маленькую, сделанную по его рисунку в русском стиле. Он находил, что мама похожа на Жанну д’Арк, и подарил ей маленькую серебряную медаль с изображением Жанны д’Арк. Мама всегда носила ее вместе с часами.

Несмотря на любовь ко всему красивому, сам Константин Алексеевич бывал довольно неряшлив и неаккуратен в одеянии. Часто у него между брюками и жилетом торчала буфами рубашка. Папа называл его «паж времен Медичи».

Коровин был замечательным рассказчиком-импровизатором. Правда и вымысел переплетались в его красочных, блестящих рассказах. Они настолько были увлекательны, художественны и остроумны, что никого не интересовало распознавание истины от игры фантазии.

Иногда он говорил вещи несуразные. Так, во время японской войны зашел разговор о том, кто победит – русские или японцы. Коровин заявил, что японцы, так как у них кишки на четырнадцать аршин длиннее, чем у русских. Папа встал, отодвинув громко тяжелое кресло, на котором сидел, и проговорил: «Очевидно, пора идти спать».

Коровину очень нравились у жареных поросят уши. Как-то у нас к обеду был поросенок. Уши сильно обгорели, сделались какие-то страшные, коричнево-черные. Папа отрезал их, положил в конверт и послал с братом Сашей Константину Алексеевичу в подарок.

Особой стойкостью убеждений Коровин не отличался. Так, например, при расколе Союза русских художников на два лагеря обе стороны вели активную агитацию. Обиженные статьей Александра Николаевича Бенуа написали ему коллективный протест, под которым подписалось много художников. Коровин был против этого послания, но, как оказалось, несмотря на это, его подписал[128].

«Коровин – молодец, – сказал папа, – мне ругал составителей бумаги, а сам подписался – он верен себе»[129].

Всеволод Саввич Мамонтов[130], сын Саввы Ивановича, пишет в своих воспоминаниях о характерной сцене между двумя друзьями – Серовым и Коровиным, свидетелем которой он был:

«В 1907 году от всех служащих казенных учреждений отбирали подписку – обязательство не состоять членом противоправительственных политических партий. Серов и Коровин в это время были профессорами Московской школы живописи, ваяния и зодчества, где им и было предложено дать эту подписку. Серов наотрез отказался, несмотря на то, что за этот отказ ему грозило увольнение со службы. Коровин, безропотно подписавший обязательство, всячески уговаривал и упрашивал друга последовать его примеру. „Ну, Тоша, милый! Голубчик! – жалостливым, слезливым голосом умолял он Серова, – Ну, не ходи в пасть ко льву – подпиши эту прокламацию. Черт с ней! Ну, что тебе стоит. Подмахни, не упрямься!“ Никакие увещания, никакие слезы не подействовали – Серов остался непреклонен; подписи не дал»[131].

В ноябре 1911 года Коровину исполнилось пятьдесят лет. Должно было быть его чествование. Коровин от юбилея отказался из-за траура по умершему другу. (Серов умер 22 ноября старого стиля 1911 года.)

Финляндия

На даче в Финляндии папа отдыхал от Москвы, от людей, от преподавания, а главное, отдыхал от заказных портретов. В Финляндии писал он пейзажи, своих детей – двух мальчиков на фоне моря, в ослепительный летний день, сына, купающего лошадь, наш двор с коровой и с котом – оба черные, с белыми пятнами; корову звали Риллики, а кота Укки.

Уговорил нас купить там участок Василий Васильевич Матэ. Они были с папой большими друзьями[132].