Мой отец Валентин Серов. Воспоминания дочери художника

В течение тридцати с лишним лет оно служило приютом для тех из нашей большой семьи, кто подрастал, и для всех тех, кто нуждался в отдыхе, в месте для работы, в пристанище летом. Димой хозяин Домотканова гостеприимно, отчасти беспечно давал приют, не говоря уж о родственниках, друзьям, знакомым, знакомым знакомых. Кто приезжал в Домотканово сыграть повеселее свою свадьбу, кто – подышать хорошим воздухом, кто – «культурным воздухом», кто – скрыться на некоторое время от полиции…

В Домотканове, таком с виду бесшабашном, вместе с ароматным воздухом полей проникали в самую душу, в той или иной мере засеваясь на всю жизнь, идеалы гуманности и чести.

Двухэтажный, совершенно ящикообразный дом. Нижний этаж каменный белый, верхний – серенький, дощатый. Абсолютно без украшений.

В. А. Серов. Тришкин кафтан. Рисунок в басне Крылова. 1895–1911

Две гигантские, разросшиеся вширь и вверх липы перед южным фасадом делали простецкую, собственно отсутствующую архитектуру дома приемлемой, даже уютной.

Окружение огромного дома было нарядно. Прохладный парк приводил к ряду прелестных проточных прудов, заканчивающих свою цепь в еловом лесу. Девять разнообразных прудов подряд. Простой дом превращался в благородно пышный. Недаром Серов в письмах своих к невесте из Домотканова в Одессу так часто пишет о красоте домоткановских прудов.

Воспоминаний, связанных с Серовым в Домотканове, сразу столько и так они все живы (время не сделало здесь отбора), что трудность заключается в выборе их из бесконечного множества.

В течение двадцати лет, на протяжении которых Валентин Александрович там бывал, изменилось общественное положение Серова, изменился и он сам.

Менялось и Домотканово.

Больше тридцати больших вещей написано Серовым в Домотканове. Следовательно, художественное лицо его сложилось в большой мере под влиянием этого места. Особая свежесть колорита, свежесть дыхания присуща всем домоткановским его вещам.

Еще совсем молодым художником, до женитьбы, в 1888 году, он написал там в липовой аллее «Девушку под деревом»[264].

Он писал этот портрет долго, целых три месяца.

Его модель, Маша, моя старшая сестра, будучи сама художницей, прониклась его интересами. Своим безмолвным, терпеливым позированием она сделала то, что Валентин Александрович писал спокойно, не торопясь, сосредоточенно.

В Домотканове жизнь была тихая в то время. По аллее проходили редко, да и то старались обходить это место во время работы художника.

О том, как писал Серов эту вещь, есть воспоминания самой модели, Марьи Яковлевны Симонович-Львовой[265].

Я прибавлю лишь, что тот странный предмет на заднем плане – три кола, сбитые сверху вместе и обмотанные паклей, – это остаток весов для картошки, которые тут когда-то были устроены (за деревьями там находится длинный-предлинный картофельный подвал).

Домашняя фотография в петербургской квартире Дервизов относится к зиме 1889 года, то есть к последовавшей за написанием портрета. Маша, видимо, так привыкла за лето к своей позе, что села для фотографии почти так же. Кроме того, и на серовском портрете; это ведь была «ее поза».

Приведу один странный случай с этим портретом, смахивающий, одни скажут, на тему для новеллы, другие – на «литературщину», но случай этот – быль, у меня сохраняется письмо Маши, где она описывает его.

9 августа 1936 года. Франция, Лаварен.

…Здесь, у наших знакомых, появился один господин – инженер 52 лет. Так как он играет в шахматы, то пришел поиграть с С‹оломоном› К‹онстантиновичем›.

Играя, гость все время поглядывал на русский календарь, который висит у нас на стене, с «Девушкой, освещенной солнцем»… В свой второй визит он спросил С. К., глядя на календарь: «Мне это напоминает тот портрет, который я 30 лет тому назад видел в Москве, чей это?»

Узнав, что девушка «моя жена», он очень удивился…

Тут я проходила, и принуждена была остановиться, и, как всегда в таких случаях, с чувством виноватости: как смела так измениться, что и не узнаешь?

Но он сказал: «Глаза те же».

Оказывается, этот портрет был его первая любовь, он остался не женатым, и теперь был озадачен, что в далекой Франции, в деревне, вдруг нечаянно встретил ту самую девушку, которую любил по портрету, перед которым проводил часы.

Уходя, он сказал: «Благодарю вас за глаза…»

Все это ведь тоже характеризует портрет.

Марии Яковлевне, когда она писала это, было семьдесят три года.

После «Девушки под деревом» Серов писал в Домотканове пруд[266].

Маша, добрая душа, во все время, что он работал, сгоняла с него комаров, которых около прудов вечером такое великое множество и которые на первом сеансе, без нее, не давали ему работать.

Серов уехал. Его пейзаж остался сохнуть в Домотканове. И вот кто-то, – впрочем, именно брат Владимира Дмитриевича, Валериан Дмитриевич, математик, очень сосредоточенный, очень умственный человек – поднял вопрос – «Похож ли пруд у Валентина Александровича?»

Начался спор, продолжавшийся несколько вечеров подряд и принявший горячий характер, с неким разделением на партии.