Мой отец Валентин Серов. Воспоминания дочери художника

Участниками были Юра и я. Валентину Александровичу чрезвычайно нравились наши теневые спектакли. Он приходил смотреть, сидел с начала до конца, часто один, иногда тащил смотреть своих друзей и знакомых, если они приходили к нему в гости в этот вечер.

Его знакомые, впрочем, явно скучали и, по-видимому, досадовали – они пришли не для того, чтобы сидеть в темноте и молчать, но сам он не пропускал ни одного нашего спектакля.

«Ни одного» – я говорю буквально и сознательно, не в качестве обычного словосочетания, а как утверждение того, что каждый рад, когда мы показывали в то время, что он был дома, он подымался по лестнице и смотрел.

Таким образом в квартире Серова на углу Большого Знаменского и Антипьевского переулка, в сооруженном на площадке лестницы «постоянном театре» было то зерно, из которого вырос «Теневой театр Н. Я. и И. С. Ефимовых», открытый для публики в первую годовщину Октября.

Для начала нового дела нужна прежде всего непоколебимая вера в него. Отношение к этому виду театра такого человека, как Серов, имело для меня большое значение.

Не напрасно же впоследствии полюбили театр силуэтов и красноармейцы, когда я делала с ними теневые постановки в одной из московских казарм перед нынешней войной.

Те отдаленные теневые этюды-спектакли в квартире Серовых, опыт которых вошел в 1907 году в изданное Сытиным руководство[360], имели свое продолжение с участием Серова же в Париже, о чем скажу в дальнейшем.

Серов любил все формы народного театра. Он рассказывал о «театре фантошей»[361] в Мюнхене, который усердно посещал и в детстве, и будучи взрослым. Со времени его рассказов о кукольных театрах вкоренилось у меня с детства уважение к театру кукол. На улицах Петербурга и Москвы он засматривался на петрушек. Он оценивал в полной мере остроумие театрального приема этого удивительного народного изобретения. Серов сам замечательно играл разными бибабо в кругу собиравшейся за чайным столом семьи.

Половину жизни я употребила на то, чтобы извлечь из кукольного театра уличных петрушек и теневого то, что из него может быть извлечено, чтобы поставить его на одну ногу с театральным зрелищем вообще[362].

Мать Серова – театральный человек, но она, думается, не приняла бы наших с Ефимовым стараний поднять народную форму театра петрушек: ее лозунгом было противоположное – «насаждение ученой музыки в народ», как она говорила.

А вот Валентин Александрович оценил бы наш театр кукол. Я представляю себе, как он смотрел бы. К тому же он любил животных, любил басни – а это было положено в основу нашего первого репертуара.

«Театр кукол Н. Я. и И. С. Ефимовых» родился лишь через шесть лет после смерти Серова.

Серов обожал игрушки. Остроумные современные и народные национальные.

Не случайно в портрете Веруши Мамонтовой («Девочка с персиками») в уголку на заднем плаке стоит щелкун.

Серов не всегда ведь брал обстановку в портрете такой, как она была в жизни.

Иногда он устраивал ее сам.

Переставлял вещи, ставил другие, разыскивая их среди обстановки данной квартиры (иногда довольно долго). И происходили анекдоты вроде того, как изо всего нескончаемого множества дорогих вещей в огромном доме одного петербургского сановника выбрал… вытиралку для перьев за ее красный цвет.

Щелкун в квартире Мамонтова, кроме прямой живописной задачи, говорит еще о том, что Абрамцево соседствует с Сергиевым, где народные резчики делали и гофмановских щелкунов, и живописную китайскую мелочь, и барынь под зонтиком.

Серов привозил из тех мест, где он бывал, характерные для страны и просто понравившиеся ему живописные игрушки.

В столовой Серовых стоял длинный шкаф красного дерева, в котором за стеклом были расставлены привезенные Валентином Александровичем мул в яркой запряжке, черная гондола из Венеции, японская змея, раскланивающийся франтик с прической коком (он снимает цилиндр), лежала копеечная деревянная куколка в розовом платье, были развешаны базарные марионетки в жестяных с тиснением латах – из Милана[363]. И, конечно, ни одной безвкусной вещи не было в этом шкафу.

Возвращусь к теме – друзья Серовых.

Один раз, вечером, Ольга Федоровна и Валентин Александрович взяли меня с собой в гости к Сурикову в Гнездниковский переулок. Его дочери-подростки, Ольга Васильевна и Елена Васильевна, славно хозяйничали, угощали. Общий разговор несколько раз сворачивал на тему, модную в то время, – Дягилев, журнал «Мир искусства», выставка «Мир искусства».

Василий Иванович Суриков не выносил не только самого Дягилева, но имени его не мог слышать спокойно. Он называл его нарочно не иначе, как Дягилёв (ударение на «ё»), и зверски ругал его. Серов, напротив, ценил Дягилева[364]. Однако дружбе между Суриковым и Серовым не мешала и даже тени охлаждения не внесла различная оценка художественных вкусов и личности Дягилева.

Однажды, году в 1901-м, Серов поджидал у себя Дягилева, чтобы везти его к скульптору Анне Семеновне Голубкиной.

На другой день он рассказал, что у Голубкиной отличные новые вещи и что Дягилев пригласил ее участвовать на выставке «Мира искусства»[365].