Мои современницы

«Какое же занятие придумать для Алекс? – размышляла я, – необходимо такое, где бы она могла дать выход своему, очевидно, очень страстному, темпераменту». Театр? Но Алекс содрогалась при мысли о том вертепе разврата, каким представлялась ей закулисная жизнь. Литературу? Но мы как-то говорили уже об этом с нею, и Алекс признавалась мне, что одно время очень мечтала сделаться писательницей; много раз начинала повесть, да ничего из нее не выходило. «Насколько мне легко выразить мысль в разговоре, настолько трудно сделать это на бумаге!» – жаловалась Алекс. Я ее вполне понимала, ибо то же самое испытывала сама, только наоборот: насколько легко было мне писать, настолько трудно говорить. Часто с завистью слушала я красивую плавную речь Алекс, ее грациозные жесты, гармоничный голос, уменье кстати привести цитату или стихи, поразительную литературную память.

– Вам бы адвокатом быть! – вырвалось как-то у меня.

– Странно! – засмеялась Алекс, – мне не в первый раз приходится это слышать. Жаль, в самом деле, что в России адвокатки не допущены: быть может, в этом мое призвание.

Припомнив теперь наш разговор, я принялась склонять Алекс к адвокатской деятельности. Она очень прислушивалась к моим словам. Возможно, что как многие бездетные женщины, Алекс начинала к тридцати годам чувствовать потребность пристроить себя к какому-нибудь делу.

– Но, ведь, закон об адвокатках не прошел в Государственном совете, – заметила она.

– Да и не мог пройти сразу в такой отсталой стране, как Россия. Но обратите внимание на цифры: закон отклонен 84 голосами против 66. Это в России-то, где государственные умы наши всё еще глубокомысленно решают вопрос, человек ли женщина, и есть ли у нее душа или один только пар. Ясно, что через несколько лет, когда закон этот будет лучше разработан и представлен во второй раз, он пройдет большинством голосов. В сущности из всех возражений против адвокаток было лишь одно дельное: «женщин, получивших юридическое образование, так еще мало в России, что не стоит создавать для них нового закона». Вот это-то возражение русские женщины и должны уничтожить. Десяткам адвокаток отказать можно, но сотням отказать будет трудно. Каждая женщина, изучающая юридические науки и дебютирующая хотя бы во Франции, окажет родине большую услугу, даже в том случае, если бы ей самой не удалось сделаться адвокаткой в России. Она проложит дорогу другим, и заслуга ее станет от этого еще ценнее.

Алекс обещала мне по возвращении в Россию поступить на какие-нибудь юридические курсы, но это не входило в мои планы. Я хотела разлучить ее с мужем и звала учиться в Париж.

– Как же я могу оставить Тима? – возмутилась Алекс. – Жена не имеет права оставлять мужа.

Сколько я ее ни уговаривала, всё было напрасно. Наконец вдохновение осенило меня, и я сказала Алекс, что мужья нередко охладевают к своим, хотя бы молодым и красивым женам, но увидав их затем в ореоле славы, вновь в них влюбляются. С этого дня победа стала переходить на мою сторону.

Тим сначала протестовал, боясь новых издержек, но сообразив, что жене придется прожить несколько лет в Париже, лишь изредка возвращаясь на родину, принялся так неловко ей поддакивать, что возбудил в Алекс подозрения. Она начала говорить, что хотела бы сначала вернуться в Петербург и разузнать у сведущих людей, будут ли когда-нибудь допущены в России женщины-адвокаты.

Тим понял свою ошибку и принял меры: через несколько дней он получил из Петербурга спешную депешу, вызывающую его немедленно в департамент. Он мигом собрался и в тот же день выехал, обещая жене приехать в мае на три недели в Париж.

Я пошла провожать Тима на вокзал и хорошо сделала, иначе Алекс уехала бы с ним в последнюю минуту.

– Как могла я отпустить Тима одного! – шептала она, глядя помертвелыми глазами вслед удалявшемуся поезду. – Какой-то тайный голос говорит мне, что я никогда себе этого не прощу…

XIII

Я поспешила увезти Алекс из Ниццы, где всё напоминало ей о муже. Но мы не сразу поехали в Париж. Я предложила сделать экскурсию по долине Роны, где в часовом расстоянии друг от друга рассыпаны маленькие провансальские города – бывшие римские колонии.

Должно быть, в предсуществовании я была римлянкой. Иначе не могу объяснить ту страстную любовь, которую я чувствую к древним римлянам. Чтобы посмотреть остатки которой-нибудь из многочисленных римских стен, я всегда готова свернуть с большой дороги и подвергнуться всем неудобствам маленьких станций и trains-omnibus[240].

К Средним векам я симпатии не чувствую. Они всегда казались мне временной ошибкой человечества, когда оно свернуло с верного пути в мрачный переулок, где и пробыло несколько столетий, пока, наконец, Французская революция не вернула его на прямую дорогу. Спас людей всё тот же римский дух, который по сию пору живет во всяком французе.