Мои современницы

Был чудесный весенний день. Всё блистало свежестью, яркостью красок и веселием. Плодовые деревья стояли осыпанные белым цветом; сирень не южная, а наша, северная, начинала распускаться. Яркие желтые цветы осыпали молодую сочную траву; пирамидальные тополи точно дымкой подернулись от чуть-чуть раскрывающихся листочков. Грациозные овцы кочевали по лиловатым полям, покрытым каким-то странным, не то лиловым, не то серым кустарником.

Долго сидели мы на камнях, на берегу реки, не сводя глаз с акведука. Как он был прекрасен! Вечернее солнце золотило гигантские арки, стройно рисовавшиеся на голубом небе. Стремительная синяя река и темная зелень холмистых берегов служила рамкой для дивного моста. В чем заключается секрет этих гениальных архитекторов-римлян? Отчего от всех их построек, храмов, арен, акведуков веет молодостью, счастием, веселием, верою в Бога? Отчего средневековые постройки, значительно позднейшие, поражают своей дряхлостью, унынием, безотрадной старостью? Не заключается ли тайна античных построек в том, что римляне обожали природу и, воздвигая свои здания, старались главным образом о том, чтобы голубое небо просвечивало сквозь стройные колонки их храмов, виднелось в арки их акведуков, чтобы солнце заливало их арены и театры. Они не могли жить без божественного солнца, свежего воздуха, прекрасного неба. Философы преподавали свою науку в портиках, на открытом воздухе, заставляя учеников своих наблюдать природу и от нее учиться жизни. Сенат заседал в амфитеатрах, государственные дела решались под синим небом, свежий ветерок освежал разгоряченные головы и навевал мудрые решенья…

Средние века ненавидели природу. Тщательно гнали они ее из своих храмов, закрывая окна пестрыми стеклами, чтобы солнце не проникло как-нибудь в их мрачные святилища и не напомнило молящимся о радостном голубом небе. Угрюмо запирались горожане в своих темных сырых домах, дыша отравленным воздухом смрадных переулков. Ученые работали на чердаках, уткнувшись в съеденные мышами фолианты, озаряемые слабо мерцающей лампадой. Суды совершались в мрачных подземельях, и дрожащее пламя факелов освещало пытки и истязания, которым подвергались подсудимые.

Мало-помалу вся эта сырость, плесень и смрад проникали в мозг человека и затягивали его паутиной. Вместо широких умов, светло и пытливо наблюдающих мир, рождались фанатики с остановившимися идеями, маньяки, страдающие величием, страстно ненавидящие всё новое и наивно мечтающие остановить рост человечества.

– Вам нечего думать о солнце и искать в небе Бога, – угрюмо учили свою паству аскеты-проповедники. – Солнце порождает веселье, а веселье есть грех и дьявольское искушение. Бог давно уже опочил от трудов своих и власть Свою передал нам. Кого мы проклянем, того Он немедленно отправляет в ад и подвергает вечным мукам. Мы все знаем, и вне нас нет спасенья. Вам нечего читать Священное писание. Мы сами прочтем его вам, и если язык, на котором оно написано, вам уже не понятен, то тем лучше, – меньше для вас соблазна. Прислушивайтесь к тем интонациям, с которыми мы его читаем, и раскатов нашего голоса достаточно для вашего спасения. Анафема тем ученым, что осмеливаются изучать священные книги, отыскивают ошибки, сделанные нечаянно или нарочно переписчиками, желают очистить религию от той пыли, что накопилась на ней веками. Всем собором проклинаем мы их, как прокляли когда-то Галилея, осмеливавшегося утверждать, что земля движется…

Сердце сжимается, холод проникает в душу человека при этом мрачном схоластическом учении. Но когда он входит в светлый, античный, храм, радость охватывает его. Он понимает, что никогда, никому Бог своей власти не отдавал; что дороги Ему все Его дети, грешные и праведные одинаково; что нет в Его владениях мрачного ада, этой больной идеи исступленных фанатиков, что все Его миры так же светлы и прекрасны, как этот, и что суд Его будет иной, чем тот, который обещают нам заплесневелые проповедники…

Авиньон – типичный средневековый город. Когда-то и он был римской колонией, но античного в нем ничего не сохранилось, и римский дух ворвался лишь в XIV столетии во время Авиньонского пленения пап. Он окружен крепостными стенами с башнями и воротами, а, местами, даже крепостным рвом. Внутри их мрачный и сырой лабиринт узких улиц, старых домов, церквей и часовен разных Pénitents Blancs, Gris, Noirs[254]. Легко можно себе представить, чем он был в XIV столетии, переполненный папской стражей, черными, серыми и белыми монахами и бесчисленными пилигримами.