Мои современницы

Пансион, в котором поселилась Ирина, был переполнен, как и все, вообще, римские пансионы, старыми девушками всех национальностей. Какой-то таинственный ветер гонит их со всех концов света в Вечный Город. Едут они, мечтая найти в нем мир и душевное спокойствие, и почти всегда его находят. Оно и не мудрено: Рим – не город, а живописное, позлащенное солнечными лучами заката, кладбище. На людей живых и деятельных Рим производит тяжелое впечатление; но людям, пропустившим жизнь мимо себя, это кладбище дорого и мило. Живя в других городах, эти отжившие люди чувствуют себя чуждыми лихорадочному движению вперед – оно их сердит и смущает. В Риме же нельзя думать ни о будущем, ни о настоящем. Мысли всё время витают в прошлом, и люди интересуются лишь теми, что давно истлели в своих могилах.

Ирина не любила старых дев. Что-то грустное, недоконченное, вечно чего-то ждущее, виделось ей в «христовых невестах». Она избегала их общества и сближалась лишь с замужними. Себя Ирина не признавала старой девой и предпочитала в шутку называться «старым холостяком». Почему-то это казалось ей изящнее.

Но, приглядевшись к пансионским обитательницам, Ирина с удивлением заметила, что римские старые барышни не похожи на других. У них были какие-то особенные, бодрые, радостные, порою, даже восторженные, лица. Подметила она также, что к 4–5 часам некоторые из них начинали волноваться, краснеть, старались принарядиться, скрасить свои скромные черные платья кружевным воротничком или же букетом свежих фиалок. Они заботливо хлопотали, каждая возле своего чайного столика, и с нетерпением поглядывали на входную дверь. Столь жданными гостями оказывались католические священники, строгие, величественные, перед которыми девушки, видимо, робели. Ирина поняла, что они – католички, по всей вероятности, новообращенные. Догадку ее подтвердила очень милая, пожилая англичанка из обедневшей знатной семьи, к которой Ирина сразу почувствовала большую симпатию. Lady Muriel рассказала ей, как в прошлом году, гостя у родных в Ирландии, случайно познакомилась с одним католическим священником, «замечательным человеком», и как рада теперь, что по его совету перешла в католичество.

– Я думала, – говорила она, – что жизнь для меня кончилась, а теперь вижу, что она лишь начинается, и что счастье впереди. Католическая религия такая теплая, такая нежная и утешительная!

После ее рассказа, Ирина с удвоенным вниманием стала приглядываться к патерам и их духовным дочерям. Особенно понравился ей старый Père Etienne, француз – доминиканец. Его мать была итальянка, и от нее он наследовал римский тип, – «лицо гордого патриция», думала Ирина. Как все римляне, Père Etienne был суров, даже мрачен, но когда смеялся, что случалось часто и всегда неожиданно, то лицо его делалось удивительно добрым, сердечным, почти детским.

Lady Muriel их познакомила, и с первого же разговора Ирину так повлекло к Père Etienne, что, неожиданно для самой себя, она доверила ему всю свою жизнь и все свои сомнения. Священник выслушал ее со вниманием, но с видимым неодобрением. Ирина почувствовала себя совсем маленькой, глупой девочкой, когда в ответ он принялся осмеивать ее веру, не православную, конечно, а ее собственную.

– Вы ее сами сочинили и ничего общего с христианством она не имеет. Вы, русские, все – революционеры. Ваши священники не учат вас самому главному: трепету и благоговению перед Богом, перед великой дивной Его мудростью и могуществом. Вы обращаетесь с Богом sans façon[75]. Вы заключаете с Ним условия и контракты, как с простым смертным. Вы недалеко ушли от ваших соотечественников-самоедов, которые то приносят оленей в жертву своим деревянным богам, то секут их, если боги не посылают им удачи. В сущности, вы, русские, переходя из православия в католичество, переходите на самом деле из язычества в христианство.

– И откуда вы взяли, – говорил он другой раз, – что Христос обещал своим последователям счастье в этой жизни? Напротив: Христос неоднократно повторяет: «Царство Мое не от мира сего». Да и как же мог бы Он царствовать среди жалких людей, что населяют этот мир, червей, гоняющихся за ничтожными житейскими радостями, не имеющих сил поднять свой взор в высоту? Появись Он вновь среди них, во всей Своей кротости и святости, разве поймут Его эти грубые люди? Не поймут, а лишь засмеют и если не поведут на Голгофу, то всё же с насмешкой отвернутся. Нет, Царство Христа лишь за гробом, в другом более совершенном мире. Его достигнут очистившиеся души, еще при жизни отказавшиеся от земных радостей и долгими размышлениями, постом и молитвою, возвысившиеся над животною, низменною стороною своей природы. Великое счастье, великое душевное наслаждение ждет их там и к нему, дочь моя, должны вы обращать свои надежды, от будущего мира ждать царства справедливости, а не от этого ничтожного мирка, из которого сумеют возвыситься и спастись лишь немногие.