– Да вы и в монастыре сохраните свободу думать, читать, наслаждаться природой, а большего вам и не нужно. Вот, если бы вы были влюблены и о ком-нибудь мечтали, то это было бы важным препятствием монастырской жизни и я первый ее бы вам отсоветовал. Но ведь этого нет, не правда ли? – и Père Etienne пытливо и зорко вглядывался в ее лицо.
– О, в этом случае вы можете быть вполне покойны, – засмеялась Ирина, – мужчины никогда не играли большой роли в моей жизни, а за последнее время я совсем перестала обращать на них внимание. К тому же у меня нет никакого темперамента.
– Вы, может быть, очень ошибаетесь! – вырвалось у Père Etienne и вырвалось нечаянно. Ему, видимо, стало досадно за свои слова, и он поспешил прибавить, что мало знает северные натуры.
– Но если мужская любовь вас не соблазняет, то это, конечно, благодеяние Божие и видимая милость Его к вам. Теперь-то и следует уйти в монастырь, пока никто вас не смущает. Поздняя любовь была бы для вас великой бедой. Чтобы быть счастливой в супружестве, следует вступать в брак в ранние годы, когда характер девушки не успел еще сложиться. Молодая жена, без критики подчиняется всем требованиям супружеской жизни и привыкает к ним. Она понимает характер своего мужа, подлаживается под него и находит свое счастье. Вы же, проведя всю свою молодость в холодно-вежливых отношениях к мужчинам, слишком от них отдалились, ничего не понимаете в их характере и ни они – вам, ни вы – им, счастья дать не можете. Будет лишь взаимное недоразумение и великие страдания. Молитесь, да минет вас чаша сия!
– О, уверяю вас, этот вопрос меня совсем не интересует! Меня несравненно больше тревожит отсутствие веры. Ну, как я пойду в монастырь, когда я в самое главное, быть может, не верю?
Père Etienne снисходительно улыбнулся.
– Вера, как и всё на свете, – отвечал он, – дается человеку не сразу, а долгим, упорным трудом. Исполняйте ваши монашеские обязанности, ходите в известные часы молиться в церковь, читайте святые книги и, мало-помалу, вера проникнет в ваше сердце.
– Позвольте! Как же это? Вы советуете мне молиться сначала машинально, почти не веря, – с недоумением спрашивала Ирина, – да ведь это кощунство, насмешка над религией?
– А дети разве не молятся сначала машинально? И однако это не мешает им впоследствии молиться сознательно. Так будет и с вами – вы этим не смущайтесь.
Père Etienne не торопил ее с решением, но мысль о монастыре запала Ирине в сердце.
– Да, – думала она, – Perè Etienne прав: в известные годы девушкам полезнее удалиться в монастырь. В мире всё раздражает и мучает их сердце. Волнуют их маленькие детки с их прелестными личиками; волнуют счастливые любовники, нежно друг на друга смотрящие. Волнует страстная музыка, поющая о любви, вся эта веселая светская жизнь, где для них нет уже места. В монастыре же, вдали от светских книг, газет, новостей, сплетен, нервы их мало-помалу успокаиваются, а правильная жизнь и спокойный сон излечивает их душевное расстройство.
Переход в католичество испугал бы ее прежде, но, прожив несколько месяцев в Риме, Ирина полюбила католическое духовенство. С первых же дней приезда стала она интересоваться учениками разных духовных коллегий, что на каждом шагу попадаются в Риме, в своих своеобразных костюмах: то ярко-красных, то лиловых, то черных с разноцветными поясами. Ирина любила наблюдать их интеллигентные лица, их пытливый внимательный взгляд.
Странно казалось ей сначала видеть этих будущих священников на Пинчьо в часы фешенебельной прогулки, рассматривающих нарядных дам в их элегантных колясках. Странно казалось встречаться с ними на fvie о’clock’ах и обедах в модных отелях. Но, раздумывая, она пришла к убеждению, что это новое для нее католическое воспитание священников вполне рационально. Чтобы влиять на светских людей, необходимо знать их мысли и идеалы, иметь их манеры, их воспитание и образование.
В свободное от занятий время ученики осматривают Рим, ходят по музеям и картинным галереям, умеют отличать одну школу живописи от другой, разбирают надписи и рисунки древних саркофагов. Духовные коллегии принадлежат разным государствам и среди этих англичан, немцев, поляков и французов много людей хорошего общества, знатных фамилий.
Ирина с горечью думала, что в одной лишь России религия оставлена на попечении жадных мужиков. Бурса, семинария всегда были в России синонимами грубости и вульгарности. Образование, умственное развитие этих будущих пастырей – ничтожно. Общественная жизнь им совсем не известна. Едва кончившего семинарию юношу спешат посвятить в священники и отправить в глушь, в деревню, где окружающие его дикие мужики учат пьянству своего юного пастыря. Но и те, которые попадают в большие города, не приносят пользы своим прихожанам, так далеки они от общественной жизни, так мало ее знают.