Мои убийственные каникулы

Если я опять дам слабину, совершу ошибку, от которой будет зависеть чья-то жизнь, то что толку было уезжать из Бостона? Не зря же я сдал свой полицейский значок и смотался, не зря же лишил себя возможности опять неверно оценить улики и запороть дело, опять поставить под угрозу жизни?

Явно видя в моем молчании раздражение – на нее саму, – Тейлор разворачивается и скользит по песку к гроту.

– Лучше оставайся на берегу, – бросает она мне. – Не мешай мне получать удовольствие.

Я, конечно, тащусь за ней, завороженный ее вихляющей попкой, полоска трусиков на которой с каждым шагом скрывает все меньше.

– Ты что, не слышала его, Дюймовочка? – скриплю я. – Он предложил разделиться на пары.

– Какая из нас пара? – Она немного замедляет шаг. – Разве что ты захочешь поделиться тем, что узнал в полицейском участке.

– Дудки! Сначала ты ответь, откуда у входной двери твоего дома взялся нож.

– И не подумаю.

Я скрежещу зубами. Не только потому, что мы с ней не ладим и что это мне не по нраву. Вообще-то для меня конфликт – нормальный способ общения. Так всегда общались в моей семье: резали правду-матку, ссорились, бранились. Если честно, мне до лампочки, если меня считают мерзким типом. Но как мне ни стыдно сознаваться в этом самому себе, я бы не возражал чаще видеть адресованную мне улыбку Тейлор. Вчера она была со мной очень улыбчивой. Что бы такое отколоть, чтобы она опять заулыбалась?

В улыбке нет ничего опасного или безответственного.

Например, это куда безопаснее, чем делить ложе.

Когда вчера вечером на пляже я признавался ей в не самых приглядных событиях своего прошлого, она далеко не только улыбалась. Лучше постараться, чтобы мы больше не заходили так далеко – для ее безопасности и для пользы дела, – но чем дольше она на меня злится, тем сильнее мне не по себе. Почему у меня не получается быть к ней безразличным – таким же, как ко всем прочим?

Ответами я не располагаю. Знаю одно: мне не нравится, когда она уходит сердитая и разочарованная.

Вчера вечером она мне доверилась… и теперь я жду повторения.

Как я погляжу, для этого мне пришлось бы сдать облюбованные позиции. А жаль.

– Послушай, Тейлор… – Я хватаю ее за локоть и заставляю остановиться. Сейчас главное не отвлекаться на то, какая у нее гладкая кожа… где ни коснись. Но такова реальность, здесь никуда не денешься. Я уже проиграл бой и одержим ее телом, доказательством чему служат ее красные сексуальные трусики, не покидающие с четверга мой карман.

– Насчет времени смерти… К моменту, когда вы нашли Оскара, он пролежал мертвый целые сутки. У вас с братом алиби, так что…

Она рада это слышать, а у меня от ее радостного вида пропадает изжога.

– Мы больше не подозреваемые?

– Нет.

– О!.. – Она прыскает. – Тебе было влом сказать мне об этом?

– Ага. – Я отвечаю ей настолько быстро, что никто такому ответу не поверил бы. Я упираю руки в бока и тут же их роняю. – То есть вовсе нет.

На ней нет темных очков, и она щурится на солнце. Я машинально срываю с себя очки и надеваю ей на нос. Они ей велики, поэтому тут же сползают на кончик носа, и она скашивает глаза, наблюдая за этим процессом. Мелочь, казалось бы, но у меня в груди от этой мелочи творится невесть что.

– Что ж… – Я указываю кивком на грот. – Иди любуйся на своих долбаных рыб.

Она хохочет, от чего с нее падают мои темные очки. Я успеваю их поймать.

– Что тебя так рассмешило?

– Да так… – Она снова бредет в сторону скал, я снова ее нагоняю. – Просто пришло в голову: будь ты моим учеником, я бы попросила тебя нарисовать твои чувства. Представляю этот рисунок: в самый раз на обложку альбома «хеви метал».

От словечка «чувства» я привычно дергаюсь и пытаюсь сменить тему. Она со мной разговаривает – и то хорошо. Еще не улыбается, но это дело наживное.

А вот и нет! Твое дело – расследовать убийство.

– Какая ты? – спрашиваю я, проявляю неуместное любопытство. – Как учительница.

Мы оказываемся в проеме между двумя скалами, перед мелкой приливной лужей. Нависающая над нами скала загораживает солнце, и Тейлор приглядывается ко мне, словно раздумывая, достоин ли я беседы, доверия. Я тем временем размышляю о хронологии нашего знакомства. Сначала я был в своем неприглядном злобном репертуаре, но потом взялся за ум – и она смягчилась, поверила мне. Нынче утром я опять озлобился – и пожалуйста, лишился ее доверия. Может, хватит злобствовать? Похоже, это единственный путь, если я хочу, чтобы она…

Если я хочу ей понравиться?

Но что хорошего это сулит ей? Да и мне самому?

– Я плакса! – выпаливает она, и я на время забываю о своих тревогах. – Все время реву. Прославилась тем, что меня то и дело находят плачущей в служебном чулане.

Как же мне все это не нравится!

– Почему?