Мои убийственные каникулы

– Кевин? Он… – Когда я рассуждаю об этом вслух, у меня такое чувство, будто из меня щипцами вытаскивают внутренности. – Тогда, по свежим следам, он сказал, что в карьере любого детектива хотя бы раз происходит такая беда и это именно такой случай. Дело усугубляется тем, что это ребенок. По его мнению, правильный выход не был очевиден, но, когда я оглядываюсь назад и все ясно вижу, это для меня горькая пилюля.

Это последнее, о чем я хотел болтать сегодня. И вообще когда-либо.

Хотя, может, это и неплохо, потому что служит напоминанием, что мне не пристало подбивать клинья к сексуально неудовлетворенной училке второго класса из Коннектикута, мечтающей о детишках, о муже, о полном наборе.

– Я взялся расследовать убийство Оскара, потому что у меня должок перед другом. Но официальные расследования – не мое дело. Это одноразовая сделка.

– И ты боишься оплошать.

Я открываю рот, чтобы не согласиться, но ведь она права.

– Пожалуй. Как всякий на моем месте.

– Ну не знаю… – бормочет она, пристально, даже слишком, глядя на меня. – Не всякий так к себе суров.

У меня спазм в горле.

– Ты ничего об этом не знаешь, Тейлор.

Тон у меня грозный, но она не намерена оставлять эту тему. Зол я на нее или, наоборот, испытываю облегчение? Даже не знаю. Ясно одно: мы оба замерли как вкопанные.

– Знаю, ты относился к делу с душой из-за утраты друга детства, там не было места эгоизму, тем более халатности. Ты прав, я не знаю всех подробностей, но уверена, что у тебя были самые лучшие намерения.

– Самых лучших намерений недостаточно, когда стоит вопрос жизни и смерти. – Потребность отвлечься от душевных ран, становящихся все заметнее с каждой минутой, одерживает во мне верх. – Вчерашнее не должно повториться, хорошо? Я сам виноват, что все зашло довольно-таки далеко, мне стыдно. Я хочу одного: раскрыть это дело и вернуться к охоте за наградами за чужие головы. Не желаю ни на что отвлекаться.

– Согласна. – Это сказано легкомысленным тоном, но я догадываюсь, что у нее на сердце скребут кошки. Я уже хочу забрать все свои слова назад, но слово не воробей… Мне спокойнее думать, что лучше не допускать продолжения начавшегося между нами, что так будет правильнее для обоих. – Только я попрошу тебя об одном одолжении, Майлз. Если тебе неинтересно иметь со мной дела, то хотя бы не отпугивай других перспективных ухажеров.

Это удар под дых.

– С чего ты взяла?..

– Увидела твое отражение в солнечных очках Райана. Болван.

Когда она произносит при мне имя другого мужчины, мои нервные окончания закручиваются, как спагетти на вилке.

– Ну извини. – Я наклоняюсь к ней так низко, что наши носы почти соприкасаются. – Но на что тебе этот тип?

– Все лучше, чем похититель трусов! – Она качает головой. – Вот зачем ты их стащил? Красный – не твой цвет.

Я сожгу их, чтобы ты не щеголяла в них перед другими! Такова выжимка из хаоса в моей башке. Произнести этакое вслух мне, конечно, не под силу. Хотя…

– Затем, чтобы ты не вертелась в них перед таким типом, как он. Я спасаю тебя от разочарования.

Она прижимается носиком – своим милым, безупречным носиком – к моему.

– Перед кем хочу, перед тем и верчусь. Не твое дело.

Я тут же забываю о своей решимости соблюдать безопасное расстояние. Меньше видеть в ней желанную женщину и больше – элемент расследования. Мой мозг подает один предупреждающий сигнал за другим, напоминая, что бывает, когда я теряю объективность. В отношении нее я чувствую одновременно слишком много всего и не в состоянии вычленить самое насущное.

Хуже всего то, что ей по нраву моя неотесанность. Вчера вечером она ясно дала это понять. Сейчас ее подернутые пеленой глаза буквально вытягивают наружу эту мою особенность. Она прилипла взглядом к моему рту, водит пальчиками по шрамам у меня на животе.

– Что ты говоришь?

Я прижимаюсь губами к ее губам. С ума сойти! Мы оба задыхаемся.

– Убери от меня свой рот, пока я снова его не трахнул.

Не хватало, чтобы она задохнулась. Что еще за стоны? И что творится со мной самим?

Я близок к бешенству: как ловко меня дразнит эта соблазнительница! Я хватаю ее за передние лямки спасательного жилета, заставляя привстать на цыпочки. Она дышит мне в лицо, а я просто на нее смотрю. Заглядываю ей в глаза и пытаюсь сообразить, что в ней такого особенного. Это, конечно, ошибка с моей стороны, и какая! Она не соизволит даже моргнуть, знай себе смотрит на меня, не возражая против столь высокой степени интимности, в отличие от меня, всегда избегающего таких напрягов. Я-то стараюсь не допускать ситуаций, при которых мое самообладание дает слабину. А она демонстрирует бесстрашие, подначивает меня, и только биение жилки на шее выдает ее волнение. Отвага в сочетании с уязвимостью – это и есть ее изюминка, именно из-за нее со мной сейчас творится черт знает что.